Дуамутеф взглянул на брата, а затем бросил взгляд, полный ненависти, на Осириса. Оставшись вдвоем, братья решили нападать вместе. Они встали по обе стороны от Осириса, и в тот же момент в их руках блеснуло оружие. У Имсети – стальной бумеранг, отполированный с изящным совершенством и украшенный различными знаками, символизирующими его истинную сущность. У Дуамутеф – два кинжала, по одному в каждой руке, сделанные из той же стали и украшенные теми же рисунками.
Осирис встал так, чтобы одновременно можно было следить за обоими нападающими и при любой возможности отразить атаку и напасть самому. Издавая жуткий хруст, он размял шею, перекинул в руке меч и, прокрутив им в воздухе несколько кругов, присел на ногах, слегка согнув колени.
Первым решился напасть Имсети. Он сделал резкий выпад вперед, и совсем рядом, возле щеки Осириса, просвистел бумеранг. Осирис только успел откинуться назад. Бумеранг пролетел мимо и ударился о стену, совсем рядом с Менкаура. Менкаура вскрикнул, высоким, не совсем мужским голосом, и когда бумеранг вернулся к хозяину, младший фараон облегченно выдохнул. Ему показалось, что не произошло ничего особенного, однако все, кто находился в этой комнате, включая священные канопы, обернулись на него и в удивлении расширили глаза.
Почувствовав неловкость, Менкаура пожал плечами и решил отвернуться в другую строну, чтобы больше не смотреть на это бесчинство.
Имсети быстро нашелся и, поймав свой бумеранг, снова нацелился им в Осириса. Но на этот раз Осирис не стал уклоняться, наоборот, он вытянул вперед меч и, поймав на него бумеранг, словно это была не смертельная битва, а обычная игра с кольцами, несколько раз прокрутил его, а затем отбросил в сторону.
Имсети отступил, уступая место брату, но и шакал не смог закончить свою атаку, так как Осирис выбил кинжалы у него из рук и мохнатая голова шакала покатилась по земле. Осирис вернул себе желудок.
– Три… Последний раз предлагаю, сдайся сам, – предупредил Осирис, – и тогда ты останешься жив, я просто заберу то, что принадлежит мне.
Имсети нахмурился и покачал головой, что означало – он готов отдать свою жизнь за веру, но не преклонит головы перед врагом. Осирис пожал плечами. Один удар – и голова последнего божества покатилась к ногам Менкаура.
Снова легкий дымок закружился возле Осириса, и, сделав глубокий вздох, бог загробного мира заполучил и эту свою сущность. Ощутив, что силы вновь наполняют его тело, Осирис растянул губы в довольной улыбке.
– Теперь я должен получить свое сердце, – проревел он. – Где-то должен быть вход в камеру. Ищите!
Но обыскав все стены, они так ничего и не нашли.
– Этого не может быть, Хафра, проверь ты! – прикрикнул на среднего сына Осирис.
Хафра встал перед восточной стеной, глубоко вздохнул, и вокруг него закружились легкие ветряные вихри.
– Ничего, – сообщил Хафра, поворачиваясь к западной стене.
Он проделал то же самое, но и здесь его ждала неудача. Но когда фараон обернулся к северной стене, то, словно из глубины, сквозь щели повеяло сыростью и смрадом.
– Здесь! – крикнул Хафра и, резко вытолкнув вперед себя обе руки, со всей силы вдавил многотонную массивную глыбу вглубь.
Плита с грохотом разлетелась на осколки, и перед ними появился еще один коридор. Второй тоннель не был таким ровным и широким, как первый. Он был длиннее и темнее. Стены были шершавыми. От времени штукатурка на них облупилась и обвалилась.
Они прошли вперед и оказались в новой камере, стены который были исписаны и разукрашены. Это была погребальная камера. В центре камеры стоял гранитный саркофаг, украшенный изображениями гелиопольской энеады, что означало – лежащий внутри должен был принадлежать к династиям, правившим в древнем царстве. Но Осирис знал, что все это лишь хитрая уловка, и внутри саркофага лежит ни кто иной, как Гор. Сын Исиды, такой же жалкий предатель, как и его мать. Презренный божок, посмевший поднять руку на великого бога.
Осирис кивнул среднему сыну, приказывая начинать. Хафра среагировал моментально, он в один миг скинул крышку с саркофага.
Внутри, истлевшая от времени и потрепанная различными жучками, умудрявшимися проникать в закрытое пространство гробниц, лежала темная мумия. От нее пахло миррой и ладаном, руки мумии были скрещены на груди, а на голове красовалась золотая корона, увенчанная урием и украшенная драгоценными камнями.
Осирис наклонился над мумией, почти вплотную приблизив к ней свое лицо, и понюхал. Запах был ему незнаком, поэтому Осирис предпочел другой способ узнать того, кто лежит в саркофаге. Он выпрямился и со всей силы хлопнул мумию по лбу.
– Гор! – крикнул он, – поднимайся! Есть разговор.
Мумия, лежащая в саркофаге, пошевелилась, распахнула свои пустые глазницы, осмотрелась по сторонам и села. Слегка склонив свою иссохшую голову набок, она удивленно уставилась на Осириса.
– Ой, да брось ты. Вы что, все тут сговорились? – чувствуя, что удивление мумии искреннее, воскликнул Осирис. – Ты ведь не Гор?
Мумия удивленно изучила каждого по очереди, обведя взглядом всех нарушителей своего покоя, и отрицательно покачала головой.