Хранители. Единственная (СИ)

О том, что она нашла ноты, Колючка узнала позже. Их с Джимом решили обучить музыке. Началось всё, когда им было по семь лет. Только вот успехи б»льшие делал Джим. Игра на рояле будто была его предназначением. Его призванием. Его пальцы умело порхали, извлекая чудесные звуки, а Колючка сидела и наслаждалась ими, совсем не огорчаясь, что ей не дано играть так же. Ей хватало того, что она могла слушать, как играет её друг.

– И ты не устаёшь? – спрашивала она, когда снова находила его в этой комнате. Он лишь качал головой, не отрываясь взглядом от изучения новых партий. Он погрузился в это дело с головой и выныривать не собирался.

Спустя два года в комнату зашёл третий человек. Адам. С пластырем на щеке.

– Что с тобой случилось? – удивилась Колючка.

– Меня побили, – коротко объяснил Адам и устремился к Джиму, всё так же сидевшему за роялем. – Научишь играть?

Джим не мог ему отказать. Не потому что боялся, что тот ему влепит оплеуху или ещё что похуже, а потому что был отзывчив и добр по своей натуре. Не мог не помогать людям, даже если те ему не особо помогали. Просто он никогда не лез с помощью первым. Если его не просили, он и не предлагал. А зачем это было нужно?

И Адам начал учиться играть. И у него тоже выходило всё как-то так себе. Воспитатели-няньки даже не удивлялись этому факту, будто бы зная что-то, чего не знали остальные. У Колючки на его фоне игра была вообще шедевральной.

Но даже особо не умея, Адам любил играть на рояле. И в особенности ему нравилось одно произведение, которое он играл без сучка, без задоринки, которое он выучил через два года после начала своего обучения. Этим произведением была багатель Людвига ван Бетховена, сочинение 119.

– Ре, ми-бемоль, ре, до, си-бемоль, ля, – тихо напевал он себе под нос, пока учил. И Колючка уже тоже выучила эти ноты. Ре, ми-бемоль, ре, до, си-бемоль, ль…

В свои десять лет девочка уже знала школьную программу старших классов. Не повсеместно предметам, конечно. По математике, физике и астрономии. Ровесники были в полном шоке. Аманда – тоже. Джим только не удивлялся, и Адам не удивлялся, уже заметив в Колючке необычайный талант к выучиванию всего на свете и настоящему усвоению этого материала. Это уже было даже чем-то очевидным. Они б скорее изумились, если бы узнали, что Колючка, наоборот, не знает эту программу и застряла где-то на уровне начальных классов. Что она не знает ни законов Ньютона, ни координатного способа, а до сих пор учит треклятую таблицу умножения, никак не запоминая, что семь на шесть – это сорок два.

– Гений, – только и мог пробормотать порою Джим, наблюдая, как его подруга щёлкает задачки на движение, как орешки.

– Кто-то гений в музыке, кто-то гений в физике – у всех пути разные, – хихикала Колючка.

– А я гений в прокрастинации, – задумчиво протягивал Адам, попивая яблочный сок. Полный витаминов, здоровых компонентов и так далее, и тому подобное.

И в свои десять лет девочка отправилась на вторую операцию после той, которую провели, когда ей было пять. Но она не знала, зачем точно они нужны. Вернее, слышала лишь, что это для улучшения её организма. И никакой конкретики. Вообще никаких конкретных данных по поводу проведения сиих мероприятий, которые были нервозатратными, но быстро забывающимися.

Её ведь заставляли всё забывать.

“За вами необходим медицинский надзор, иначе вы не выживете!” – говорили они. Я выживу в любом случае, успокаивала себя Колючка. Потому что знала, что она им ещё пригодится. И это знание ей здорово помогало, если так посудить. Она была уверена в себе.

– Колючка, у тебя очередной осмотр? – спросила у неё Аманда, присев на её кровать. Девочка лишь кивнула. Не было у неё особого желания с Амандой говорить.

– Я тоже через это проходила, – приободренным тоном сказала она Колючке. – Не бойся, всё будет хорошо.

От этой фразы Колючку тошнило. Это такие приторные и лживые слова, что уже не находил, что и ответить. Проще было молчать. Она почти всегда молчала, когда не хотела говорить. Иногда не отвечала людям, просто потому, что ей не хотелось. И очень удивительным для неё было то, что некоторые этого не понимали и понимать не собирались. Эти слова не обладали никакой поддержкой. Наоборот, оголяли, забирали щит.

– Ничего хорошо уже не будет, – всё-таки сквозь зубы с нажимом промолвила Колючка. – Не стоит меня успокаивать.

– Ладно, – тут же сдалась Аманда. – Хочешь, я уйду?

И девочка проводила её прохладным взглядом. Да, она хотела, чтобы та ушла. Желательно, навсегда.

Через полчаса ушла сама Колючка. На операцию. Почему-то ей не было страшно. Она вообще ничего не чувствовала после разговора с этой четырнадцатилетней девицей со светлыми волосами, собранными в высокий хвост на макушке. Да и ей уже было абсолютно всё равно почти на всё. Она ведь по-любому проживала свою жизнь здесь весьма странным образом. И непонятно было, что из этого выйдет дальше. По крайней мере, на тот момент.

А через долгие пять лет она просто поняла для себя одну вещь.