Получасом позже, сжимая в руке исписанный мелким, неразборчивым почерком Брустера пергамент, Гарри шел по сырому гравию дорожки в саду. Один Мерлин знает, каких трудов ему стоило вытребовать себе право на эту прогулку, хотя триумф оказался изрядно подпорчен: в провожатые ему дали Малфоя. Тот важно шествовал впереди, демонстрируя непревзойденное презрение, и глядя на его прямую, как жердь, спину, широкие плечи и намокшие под дождем волосы, Гарри чувствовал, как внутри все сильнее и сильнее разгорается костерок злости. Его давний враг — поверженный, униженный, лишенный прав, привилегий и наследства, нищий, опозоренный, вышагивал сейчас, надменно вздернув подбородок, будто это он был здесь победителем и надзирателем, будто ему — и никому другому! — принадлежала вся правда мира, а остальные — так, отбросы, мусор. И чем дальше, тем чаще Гарри ловил себя на мысли, что это он сам настоящая жертва если не войны, то обстоятельств. А вовсе не Драко Малфой, не эта трусливая сволочь, которую теперь… ох, Мерлин, которую теперь можно пнуть — и не получить сдачи. Отыграться, отвести душу — и остаться безнаказанным.
Все чаще Гарри начинало казаться, будто было в их с Малфоем судьбах что‑то общее, что‑то, связывающее их, делающее их — две диаметральные противоположности — чуточку более похожими. Потеря близких? Усталость? Беспросветность? Одиночество? Подчас он поднимал голову и вдруг понимал, что смотрит на Малфоя, точно в зеркало, и видит собственное изуродованное отражение. Такой же измученный, придавленный ношей, которую не желал и не просил, вынужденный волочь эту тяжесть во что бы то ни стало туда, куда велят. Такая же пешка в чьей‑то затянувшейся на годы и десятилетия шахматной партии.
Один трусливый, неуверенный в себе, не умеющий принимать решения и исполнять их самостоятельно, задавленный авторитетом отца, измотанный стремлением доказать, что он способен на то, на что не способен в принципе, от природы. С самого детства живущий чужим умом. Другой — импульсивный, упрямый, обиженный на всех и вся и мечтающий, чтобы его просто оставили в покое. Овца, приготовленная на заклание человеком, практически заменившим ему семью, оказавшимся насквозь фальшивым старым интриганом. Жертва, чьей кончины с нетерпением ждала вся магическая общественность, ибо ее смерть означала окончание войны и спасение целого волшебного мира.
И оба озлобленные, как шавки, не видевшие в жизни ничего, кроме пинков и побоев. Вымуштрованные, чтобы однажды вцепиться друг другу в глотки.
Только что же Гарри ненавидел сильнее: искаженное презрительной гримасой бледное лицо Малфоя или собственное отражение в его глазах? Непростой вопрос. И ответ наверняка окажется куда горше, чем хотелось бы. А впрочем, что толку от ответов, если они все равно ничего не изменят? Гарри слишком упрям, чтобы в чем‑то признаться даже самому себе, а Малфой… ну, Малфой, наверное, слишком глуп.
Под ногами хрустел гравий. Воздух был сырым и не по–летнему холодным: такой воздух бывает ранним сентябрьским утром, когда над землей висит туман, а небо затянуто тучами. Гарри засунул скрученный в рулончик пергамент за пазуху — на письмо было наложено водоотталкивающее заклятие, просто руки очень мерзли.
— Эй, Малфой, у вас здесь всегда так холодно? Это тоже фамильное? — бросил он в спину Драко. Не молчать. Задеть хоть чем‑нибудь. Исходящее от слизеринца ледяное презрение доводило его до точки кипения.
— Не всегда. Это подарок к твоему отпуску, — не оборачиваясь, отозвался Драко.
— Я не в отпуске.
— Ну, к практике. Ты же на Моуди шестеришь? Так вот, это чтобы жизнь раем не казалась.
— Я ни на кого не шестерю, — процедил Гарри сквозь зубы. Чего добивался, то и получил, верно?
— Рассказывай! — по–прежнему не оборачиваясь, Малфой усмехнулся. — Хочешь, чтобы я поверил, будто ты приперся сюда пересчитывать картины? Я не вчера родился, Поттер.
— А ты хочешь, чтобы я поверил в твою добропорядочность?
— Да мне плевать, во что ты веришь. Хоть в бредни этой сумасшедшей Лавгуд.
— Луна не сумасшедшая.
Снова насмешливое хмыканье.
— Да? А редиски из ушей давно вынула? И еще эти, как их… — Малфой чуть замедлил шаг, демонстрируя усиленный мыслительный процесс, — бусики из пробок? Давно сняла?
— Издевайся, издевайся, что тебе еще осталось, — Гарри сделал глубокий вдох, успокаивая нервы. Сдерживаться становилось все труднее, особенно когда речь зашла о Луне, и, решив перейти в наступление, он выдавил из себя кривую улыбку:
— Без роду, без племени, без денег и без магии. Ты теперь хуже маггла, Малфой. Ха. Ты теперь сквиб!
— Заткнись, — Драко резко развернулся.
— Что? — Гарри почувствовал, как ехидная улыбка становится почти натуральной. Глумливо приподнял бровь. — Я ударил слишком близко к цели, а? Ты уже подыскиваешь комнатушку в маггловском районе? Я могу помочь, если хочешь. Поговорю с тетей и дядей. А уж в какой восторг придет кузен Дадли, когда увидит твои… — Гарри окинул слизеринца издевательским взглядом, — обноски. Где ты их взял? На благотворительном собрании в Министерстве?