Хранители очага: Хроника уральской семьи

— Он умер, — сказал Алешка. — Он умер, понимаешь?

— Куда ж он умер? Куда можно умереть-то? — удивленно и серьезно спросил Кирилл Братов. — Никуда ты не денешься, потому как мир един. Думаем — умер, значит, нет человека. А он есть, только не с нами. Ты же его помнишь?

— Он большой был, сильный.

— Помни — и он будет жить с тобой. Память — это когда мертвые живут в живых. Это я сказал, Кирилл Братов.

— А оживить все равно не можешь, — тускло сказал Алешка.

— Оживить? Живых не оживишь. А мертвых нет на свете.

— Ну, ладно, — вздохнула старуха, — давай-кось за работу. Наговоритеся еще. Успеется…

Странное дело, каждое утро люди на работу собираются, вечером — возвращаются, день-ночь — человек в хлопотах, а Кирилл Братов, как перебрался к ним, так ни разу ни на какую работу не собрался, никуда, кроме магазина, наверное, не ходил, устраивался обычно неподалеку от Петровны, особенно как вот сейчас, когда та копошилась с чем-нибудь в огороде, и, не умея подолгу молчать, заводил какой-нибудь разговор. Разговоры эти были ни на что не похожи, потому старуха прислушивалась поначалу к Кириллу Алексеевичу с интересом, всерьез, а потом немного попривыкла, слушала когда вполуха, а когда с подковырками или со смешками. Живет на свете мужик, была у него жена, теперь жены нет, детей тоже нет, ну, ладно, бывает; живет в комнате, комната теперь своя, отдельная от всех, но что у него в комнате? А ничего. Один стул, одна табуретка, круглый самодельный стол, жесткая кровать, смастеренная из ящиков, несколько стаканов, две ложки, две вилки, нож. И больше ничего. Да еще тот чемоданишко, в котором — это уж, конечно, хорошо — разный инструмент. И больше ничего. Бабка прожила немало, но такого Кирилла встретила впервые. И еще что — пьет целый день. Ну, как пьет? Не напивается, а пьет. Сходит в магазин, купит поллитру, сядет, пьет помаленьку, пока не закончится. Закончится — снова в магазин.

— На какие такие деньги пьешь-то?

— На деньги, которые в других руках пропали бы.

— В каких это?

— Да вот хоть жены моей. Бывшей, разумеется.

— Как бы не так…

— А вот смотри. Мы с ней жили, у ней чего только не было, и все мало. Все есть — а человек хуже меня. Это как же это, а? А у меня ничего нет — и ничего не надо.

— Уж так прямо и хужее тебя… Чем хужее-то?

— Да тем и хуже, мать, что сколько ни гребет к себе, а счастливей не становится. А злей — да. Какой вывод, мать?

— А вывод один — пить все одно надо меньше. Какой прок-то?

— Это я с тобой согласен. Говорят вот, истина в вине. Я думаю, вовсе она как раз и не в вине. А очень даже наоборот. Римляне, когда говорили, что истина в вине, они тогда не пили, мать. Понимаешь? Потому, когда чуть только поддаст римлянин, у него сразу и заиграет. Мысль пробуждается. Озарение находит. А теперь, мать, пьют все. Истина-то и растворилась. Зачем ей быть со всеми? Она спряталась.

— Вот именно што.

— Да, но вопрос — куда спряталась? Ты мне на это ответь!

— Никуда она не пряталася. Недаром говорят: пей да дело разумей.

— Пей да дело разумей… это хорошо сказано. Только о каком деле речь?

— О деле. О деле речь. О самом настоящем. Вот о каком.

— Темнишь ты все, Петровна. А по мне так, истина — в слове. В слове ведь что главное? Молчание. А в молчании — прозрение. Поняла?

— Как не понять. Ты еще крученей говори — задуришь мозги-то совсем. Скажи лучше, обещал мальчонку на станцию сводить?

— Обещал.

— А пошто он с тобой не разговаривает — иль не догадываешься?

— Что слово не сдержал?

— Догадливый, однако.

— Алексей батькович! Алексе-еей! — закричал Братов в дом. — Во как, не отзывается. Ладно, мать, обещал — завязывай хреновину, дело на мази. Пойду ведь я. Вот прямо сейчас и пойду.

— От бутылки-то не оторвешься.

— Тьфу на нее! Иду. Иду уже. Видишь?

— Не споткнися.

— Не, мать, кто с истиной — тот не споткнется. Потому — движенье есть обличье бога. Это я сказал, Кирилл Братов. Поняла?

— Иди, иди уж, христовый. «Обличье бога!»

Вытащил-таки Кирилл Алексеевич Алешку из дома, вышли они на улицу.

— Чего сердитый-то?! — прикрикнул Братов на Алешку.

— Не, я не сердитый. Я молчу.

— Чего? — удивился Братов.

— Молчу.

— Молчишь? — протянул Братов. — Ладно, посмотрим. Вот сейчас придем и посмотрим. Посмотрим, какой ты молчун…