Амбагай-хан, окруженный верной тысячей воинов, до сей поры пытавшийся командовать сражением в глубоком, казалось бы, тылу, внезапно оказался в самой гуще битвы. Неизвестная орда поломала все планы - откуда империя обрела столь мощного союзника - загадка. Вскоре повелителю стало не до размышлений. С диким воем чужаки атаковали его тысячу. Амбагай-хан, опытный воин, много повидавший на своем веку и проливший очень много чужой крови, заледенел от страха. Уатакующихзнакомые лица, а возглавлял их он сам. Повелитель потер глаза, затем потряс головой - кошмар не проходил. Его воины запаниковали, чужаки рубили и резали тысячу, словно скот. Вскоре Амбагай-хан вступил в бой со своим двойником, у которого были пустые глаза, не выражавшие эмоций. Рука повелителя ослабла, он пропустил первый удар. По левому боку резануло болью, потекло что-то теплое. Самое паскудное - двойник, казалось, предугадывал его действия. Мелькнула сталь, и у хана отнялась правая рука - вражеская сабля располосовала предплечье. Повелитель перекинул клинок в другую руку - он понимал, поединок предрешен. Тело заметно ослабело, вспышка в глазах - и голова хана покатилась по траве.
Разгром орды продолжался четыре часа. Чужаки преследовали степняков до конца. Черная орда фактически прекратила свое существование. Неожиданные союзники, сделав свое дело, сгруппировались и исчезли у тех же холмов, во вновь появившемся тумане.
Восточная армия обошлась минимальными потерями - погибли четырнадцать канониров от разорвавшихся пушек и сто тринадцать солдат. Трофеи собирали два дня, загрузили все двести телег.
Армия праздновала победу над грозным врагом. Авторитет императрицы возрос у военных до небес. Перегрызут глотку любому, кто осмелился покуситься Мелу I. Через три дня войска ушли через портал к месту своей постоянной дислокации.
X глава
Празднества в Тарагонской империи по случаю победы над Черной ордой длились неделю. Императрица щедро одарила наградами и прочими милостями согласно чину и званиям всех участников славной битвы. Многие офицеры получили продвижение по службе - армия обновлялась и молодела.
Высшую награду - орден Победы - получили двое: герцог Паша Черный и герцог Ланс Орест д? Офунато. Остальным военачальникам ордена попроще. Вояки северной и западной армий ужасно завидовали дождю милостей, который накрылвосточную армию. Генерал Акош д? Реден,командующий армией, получил звание маршала и редкий орден Золотого Орла - их всего пять штук на всю империю. После битвы, признавая за Мелой I ключевую роль в блистательной победе, де Реден сделался ее истовым сторонником. Во дворце праздновали с размахом, как, впрочем, и в столице. Мела не пожалела казны, понимая, что жаба здесь неуместна.
Погуляв пару дней, Пашка затосковал и стал проситься домой.
- Дорогая, пойми, у меня жена должна родить. Нужно быть рядом.
Красавица горестно вздохнула:
- Я ведь не держу тебя, Пашенька, но каково мне остаться одной.
- Кисонька, почему одной? А Ланс с Гидо и Ливэном?
- Твои друзья тебя не заменят.
Пашка с удовольствием поцеловал волнующую грудь с розовым соском.
- Теперь другую, - потребовала Мела, грациозно поворачиваясь.
- О, это мы с удовольствием, нам только давай.
Поцелуи в столь привлекательную часть тела возбудили обоих и закончились они естественно любовной схваткой. Отдышавшись, Пашка спросил:
- За что ты меня любишь, Мела? Кругом столько симпатичных и достойных мужчин. Я и мои друзья теряемся в догадках.
Девушка на мгновение задумалась, потом рассмеялась.
- Дурачок, разве любят за что-то? Люблю и все. Иди ко мне, ненасытный.
- Караул! - запаниковал Пашка.
- Боишься?
- Конечно, боюсь, - честно признался он.
- Не бойся, я тебя пожалею, - и бережно прижала к груди.
Попрощавшись с друзьями в "Ржавой секире", Пашка из дворцовых покоев, как был в генеральском мундире, так и отправился домой в замок привычным телепортом.
Попал он отчего-то в винный подвал.
- Тонкий намек, - хмыкнул он.
Не успев выбраться, тут же нарвался на Пако, который заключил его в дружеские медвежьи объятия.
- Поздравляю, Паша, ты вовремя. Сын у тебя родился. Пако сиял, словно медный котелок, что-то еще говорил, но Чернота не слышал. Неизвестное теплое чувство отцовства разливалось в его груди.
- Извини, Пако, но мне надо к сыну.
- Беги, беги, папаша.
Пашка вихрем взлетел по лестнице и, пробежав через анфилады комнат, очутился перед спальней.
Вошел на цыпочках. Беата спала, откинувшись на высоко поднятые подушки, правой рукой придерживала сопящий сверток в атласном одеяльце. Картина, достойная кисти великого живописца, - мать со спящим ребенком.