Хранительница небес

– У тебя жуткое обезвоживание, – бормочет он, обращаясь скорее к себе, чем ко мне, словно я слишком долго не реагировала на его слова, как будто только так он мог поддерживать для себя иллюзию нормальности. – Ты так долго была без сознания… Давай, я помогу тебе!

Он мягко помогает мне сесть, опираясь на подушки, и я, вздрагивая, принимаю относительно вертикальное положение. Моя голова реагирует на движение болезненной пульсацией, но я стискиваю зубы. «Вода, – говорю я себе. – Нужно что-нибудь выпить, чтобы стало получше».

Именно поэтому я крохотными глотками пью из кружки, которую к моим губам подносит Лео. Теплая жидкость стекает по моему израненному горлу, словно бальзам, и я даже не могу определить ее вкус. Вероятно, какой-нибудь чай. После Лео снова помогает мне лечь и пристально наблюдает, чтобы убедиться, что меня снова не стошнит. Но мой желудок остается спокойным. Мое иссохшее тело впитывает влагу как губка, и пусть весь процесс питья занимает всего пару минут, я вновь чувствую себя совершенно обессиленной. Веки тяжелеют, и Лео нежно гладит меня по волосам.

– Я так рад, – слышу я прерывистый голос, прежде чем снова провалиться в сон. – Я так рад, что ты очнулась.

Последующие несколько дней Лео не отходит от меня ни на секунду. Я ощущаю его присутствие, несмотря на то что сплю большую часть времени. И только иногда, когда я просыпаюсь, он ненадолго исчезает, чтобы налить мне воды и воспользоваться уборной на заднем дворе. Все остальное время Лео сидит у кровати или лежит на матрасе рядом со мной, меняет мне холодные компрессы с отварами или поит меня лекарствами из настоящего.

Постепенно периоды сна становятся все короче. Каждый раз, когда открываю глаза, я чувствую себя чуть менее разбитой и несчастной. Сначала спадает жар на коже, после – бешеная головная боль. У меня все лучше получается справляться с подступающими приступами тошноты, по крайней мере меня больше не тошнит, что, согласно тихим комментариям Лео, огромное счастье. Видимо, во время обострений я не могла удержать в желудке ни капли жидкости.

А однажды днем, когда Лео отправляется на кухню за водой и лекарствами, я впервые пытаюсь подняться самостоятельно. В последние дни Лео всегда приходилось меня поддерживать, потому что я была слишком слаба, чтобы стоять, но сегодня… Сегодня я чувствую, что могу подняться сама. Моя голова прояснилась, и я больше ни секунды не могу лежать в этой чертовой постели. Черт возьми, как же все болит… Поэтому я дожидаюсь, когда Лео выйдет, и спускаю ноги с края матраса, вздрагивая, когда они касаются холодного деревянного пола. По всему телу пробегает зябкая дрожь. Я вспоминаю, что в сундуке с одеждой у противоположной стены лежит пара теплых толстых носков, и, может быть, это как раз и будет моей целью на сегодня. Решительно поднявшись с кровати, я пытаюсь сделать свой первый шаг. Мои ноги словно сделаны из желе, но шаг за шагом я пересекаю маленькую комнатку и, запыхавшись, добираюсь до сундука. Дыхание перехватывает, словно у заядлой курильщицы, и я опираюсь на сундук, пытаясь справиться с головокружением.

До сих пор у меня не выдалось возможности обдумать все подробно, но, очевидно, я отравилась угарным газом в доме Тирециоса, и именно поэтому у меня такая жуткая одышка. Лежа в постели я этого почти не замечала, но стоило мне пройти несколько шагов, как я начала задыхаться. Великолепно. Крепко сжав в руках добытые носки, я ставлю себе новую цель: добраться обратно до кровати – и отправляюсь в путь.

Дойдя до середины комнаты, я снова начинаю пыхтеть и кашлять, прислонившись к столбику кровати, и тут же слышу звук торопливых шагов Лео. Его глаза расширяются, когда он видит меня у изножья кровати, и весь его вид говорит, что мне сейчас влетит. За несколько секунд Лео закипает, как чайник, задыхаясь, роняет чашку на пол и укоризненно смотрит на меня.

– Тебе нельзя вставать с кровати! – рычит он и с рекордной скоростью переносит меня обратно на матрас. Я, нахмурившись, смотрю на него.

– Кто такое сказал?

– Я! – Его брови угрожающе сходятся к переносице. – Merda[6], Розали, ты десять дней больше мертва, чем жива, и только позавчера утихла лихорадка. Я не могу обогреть всю комнату, если ты снова простудишься из-за того, что ходишь в одной ночнушке… – Он прерывает свою гневную речь, чтобы натянуть мне покрывало до самого подбородка, заворачивая в него как мумию. Я оказываюсь так плотно укутана, что больше не могу пошевелить руками. Но, вместо того чтобы возражать, я разглядываю измученное лицо Лео. За гневом в его глазах плещется паника, от которой у меня тяжелеет на сердце.

– Все было настолько плохо? – взволнованно шепчу я. Я знаю, что была больна, но сон так долго держал меня в своих лапах, что память о болезни почти истерлась. Это вообще первый раз, когда у меня достаточно сил, чтобы поговорить об этом.

Лео опирается локтями на колени и опускает голову на руки, словно больше не может держать себя в вертикальном положении.