Храпешко

— Мы начинаем новую эпоху в производстве художественного стекла… эпоху, в которой мы будем обращаться к нашим традициям, но в то же время будем внедрять и чужие идеи. Эпоху, в которой мы создадим нечто, что зовется мировым искусством. С этой целью мы здесь в скором времени еще раз попытаемся создать кубок властелинов, называемый diatretum, который никто не мог повторить, поскольку наша задача, то есть предназначение нас, немцев, в первую очередь, подтвердить наше славное художественное прошлое. Но этим мы сейчас не будем заниматься, потому что я планирую с этой целью пригласить одного профессора, который даст детальные объяснения по поводу этого кубка.

Затем он повернулся к стене, а потом опять к слушателям:

— По случаю наступающей новой эры я дам вам новые задания.

Ты, Фриц, немец, твоя рука ни разу не дрогнула.

Ты будешь гранильщиком!

Ты, Храпешко, с Балкан, у тебя мощная грудь.

Ты будешь выдувальщиком!

Ты, Миллефьори, итальянец.

Ты будешь дизайнером!

А я, великолепный Отто, буду давать вам указания по работе и буду придавать форму бесформенным и несовершенным творениям.

Так сказал мастер Отто Фрицу, Миллефьори и Храпешко, поставив перед ними далеко идущие задачи.

Отто нагнулся над отверстием, в которое были вставлены две длинные железные трубки и стал вынимать одну из них. Вытащив, он повернулся к остальным.

— То, что вы видите перед собой, это расплавленное солнце, отныне оно будет освещать наше воображение. Оно будет нашим товарным знаком. Здесь мы родимся и здесь мы умрем. В это расплавленное солнце Храпешко, и вы тоже, внесете свои мечты с помощью своего собственного дыхания. Но это (он понизил голос, чтобы его не услышали за пределами мастерской) мы будем делать тем способом, каким восточные мудрецы, йоги, индусы, брамины, буддисты… очищают свое дыхание.

— А христиане? — спросил Храпешко.

— Что христиане?

— Ну, христианское дыхание?

— Знаешь… — сказал Отто, немного подумав, что следует сказать, — я не вижу, каким образом дыхание христиан может помочь очистить душу и тело от злых мыслей…

— Путем молитвы… — сказан Храпешко.

— Ага! Значит, тут у нас религиозный фанатик? Храпешко замолчал, потому что не слишком хорошо понимал значение слова фанатик.

— Во всяком случае, я научу вас тому, что знаю, потому что ожидаю от вас того, что я от вас ожидаю.

Так говорил им Отто.

А теперь пойдемте поужинаем с бокалом белого леманского вина.

28

— Дыхание рождает жизнь!

Это все, что смог сказать себе Храпешко на следующий день, повторяя про себя слова Отто и растирая опухшие щеки, натруженную грудь и полузакрытыми глазами глядя на раскаленную лаву, которая мало-помалу раздувалась как воздушный шар.

— Дыхание рождает жизнь! Независимо от техники обработки — отливка, цилиндр, полумесяц…

Добавил он.

— Независимо от того, какую технику ты используешь, для дыхания важнее всего, чтобы ты был чистым, пустым и без единой мысли.

Расплавленная масса все росла и росла, а воздуха в груди становилось все меньше и меньше. Масса переливалась разными цветами. И все они были в основном цвет'a расплавленного солнца. Был желтый, как ад, и зеленый, как рай, был серый, как лик Господа, и красный, как пламя, из которого она родилась; синий, как небо в середине лета, и алый, интенсивно алый.

Когда, у него кончился воздух в груди, когда легкие ссохлись, став маленькими, как у ребенка, а дыхание уже не исходило изо рта, Фриц и Миллефьори подбежали и огромными стальными клещами начали придавать массе форму, пока Храпешко вертел большую железную трубку.

— Браво! Браво! — кричал Отто. — Никому до сих пор не удавалось на одном дыхании сделать такое замечательное стеклянное яблоко! Никому! Браво!

В этот момент Храпешко, вне себя от чрезмерного счастья, громко высказал свой первый тезис:

— То, что человек переживает в момент, когда он дует в раскаленную стекломассу, переносится в саму материю, и в ней после получения окончательной формы всегда есть и всегда пребудет частица дыхания его создателя.

— Ты будто читаешь мои мысли, — сказал Отто. — Никогда не забывайте, что с помощью вашего дыхания вы переносите часть себя и своих мыслей в стекло.

Никогда!

— Я в этом случае представляю себе птицу, — сказал Храпешко, продолжая развивать свой тезис, — естественно, что независимо от того, какую форму примет стеклянный предмет, в конце он будет обладать свойствами птицы и, в конце концов, этот объект будет хотеть, будет стремиться и будет мечтать летать.

— Великолепно. И к тому же предельно ясно, — воскликнул Отто, помогая стеклодувам формовать стекло.

— И что еще? Скажи еще что-нибудь!

— Именно поэтому лучше всего, если тот, кто дает стеклу дыхание и жизнь, представит себе в этот момент птицу, будто он делает не аптекарский пузырек, а птицу.

— Прекрасно… продолжай!

— Нет другой истины, кроме окончательной. Если человек хочет сделать стакан, то должен представить себе стакан, или юную девушку, пьющую холодную воду из стеклянного стакана, чтобы он в конечном итоге получился именно таким, как его замыслил его создатель.

— Отлично! Продолжай.