Хребет Индиго (ЛП)

Я ненавидела, как приятно было его видеть. Его выцветшие джинсы драпировались на крепких бедрах. Они прилегали к изгибам его задницы. Футболка, которую он надел сегодня, была пыльной, как будто он все утро работал.

Его запах мыла и пота наполнял комнату. Вчера я постирала свои простыни, вычеркнув его из своей постели. Сейчас я пожалела об этом решении, потому что этот запах был пьянящим.

Он взял фотографию в рамке со средней полки.

— Кто это?

— Коул.

— Коул. — Его глаза сузились. — Еще один бывший?

— Наставник. Мы работали вместе в Бозмене. И он был моим сенсеем.

На фотографии мы с Коулом стояли вместе, каждый в белой форме, в додзё в городе, где я занималась карате. Когда меня повысили до детектива в Бозмене, Коул предложил мне изучать боевые искусства. Не только как способ поддерживать форму, но и как способ защитить себя.

— У тебя черный пояс.

— Да, — сказала я.

— А это твои родители, — указал он на фотографию на соседней полке.

Это был не вопрос, а утверждение, как будто он видел их фотографию раньше.

Мама и папа стояли рядом со мной в тот день, когда я окончила полицейскую академию. На мне была черная форма и фуражка. Улыбки на всех трех наших лицах были ослепительными.

— Твой отец похож на Кови, — сказал он. — Я видел его раньше в городе. А ты похожа на свою маму.

Он не мог знать, какой это был комплимент. Моя мама была самой красивой женщиной, которую я видела в своей жизни, как снаружи, так и внутри.

На некоторое время после их смерти я убрала их фотографии. Было слишком тяжело видеть их застывшими во времени, смеющимися, улыбающимися и счастливыми. Я входила в свою спальню, видела их фото на полке и плакала. Но потом начинались кошмары, и я ставила фотографии обратно, потому что, хотя мне было больно видеть их, скучать по ним, я бы приняла их застывшие улыбки в миллион раз лучше, чем их смерть.

Гриффин перешел к последней фотографии на полке, на которой мы с папой рыбачили, когда я была подростком.

— У тебя было больше веснушек.

— Лето на солнце. Это было до того, как я каждый день пользовалась солнцезащитным кремом.

Он хмыкнул, затем вернулся на свое место, снова наклонившись вперед. Его глаза оставались приклеенными к краю моего стола, и я снова ждала, пока он будет готов.

— Ты все еще думаешь, что смерть Лили могла быть не самоубийством?

— Я не знаю, — призналась я.

По мере того, как шли дни, тревожное чувство не исчезало, но логическая часть моего разума начала кричать. Не было никаких доказательств, указывающих на что-либо, кроме самоубийства. В какой-то момент мне придется забыть об этом.

Может быть, ботинки помогут.

А может, и нет.

Гриффин поднял голову, и в его глазах было отчаяние. Как будто ему нужно было, чтобы я дала ему другой ответ.

— До сих пор картина не складывается воедино, — сказала я. — Каждый раз, когда я говорю с кем-то, кто знал ее, они потрясены. Друзья. Семья. Никто и понятия не имел, что у неё могли быть какие-то проблемы.

— Да, я примерно то же самое слышу.

— Это не значит, что она не скрывала этого. Психическое здоровье обычно является хорошо скрываемым секретом. Но я бы ожидала найти хоть одного человека, которому она доверилась. — Либо такого человека не было. Или я еще не нашла его.

Если он или она существовали, я подозревала, что это был тот, кто был с Лили до ее смерти.

Возможно, эти сапоги дадут ключ к разгадке, если только они принадлежали ей, и если отпечатки пальцев не стерлись, пока они превращались в садовый декор.

— Спасибо, что принес сапоги.

— Не буду тебе мешать. — Он встал и сделал шаг к двери.

— Грифф, — позвала я, ожидая, пока он повернется. Затем я расправила плечи и выпрямила спину.

Я ненавидела вопрос, который собиралась задать.

— Ты спишь с другой женщиной?

— Что прости? — У него отвисла челюсть.

— С той женщиной в среду. Эмили. — Репортерша. — Вы спите?

Он сжал руки в кулаки на бедрах.

— Мы использовали средства защиты, но они не надежны. Я принимаю противозачаточные средства, но я бы хотела знать, чтобы при необходимости провериться.

Гриффин поднял брови, а затем двумя длинными, топающими шагами приблизился к столу и положил на него руки, наклонившись так низко, что ярость в его взгляде ударила меня, как тепловой удар.

— Я не трахаю двух женщин одновременно.

Воздух вырвался из моих легких. Господи. Спасибо.

Прекращение этих отношений было к лучшему, но это решение не очень отразилось на моих эмоциях. Каждый раз, когда я представляла себе Гриффина и белокурую Эмили, ревность глодала меня часами.

— Я не такой человек, — сказал он сквозь стиснутые зубы.

— Хорошо.

— Ни хрена не хорошо. Ты не должна была задавать мне этот вопрос.

— Ну, ты выглядел довольно уютно в «Кофе у Иденов».

— Я трогал её?

— Эм… — Она прикасалась к нему. Но он ведь не трогал ее, не так ли?

— Нет, блять, не трогал. Я её целовал?

Я тяжело сглотнула.

— Нет.

Он был зол. Действительно зол. Мне нравилось, что он был зол. Его характер был под вопросом, а хорошие мужчины не остановятся ни перед чем, чтобы все исправить.

— Нет, потому что я не играю с женщинами. Понятно?

— Предельно.