Хребты Безумия

     Думаю,  в  этот  момент  мы  оба одновременно издали  крик,  в  котором смешалось  все  --  восторг, удивление,  ужас  и недоверие.  Конечно, у  нас имелись кое-какие познания, умерявшие наши чувства.  Можно  было,  например, вспомнить  причудливую  природную  форму  камней Сада Богов в  Колорадо  или удивительную симметричность  отполированных ветром скал Аризонской  пустыни. Или принять открывшееся зрелище  за мираж, вроде того, что созерцали прошлым утром, подлетая к Хребтам Безумия.  Надо было непременно опереться на что-то известное, привычное, чтобы не лишиться рассудка при виде бескрайней ледяной пустыни, на которой сохранились следы разрушительных ураганов,  и кажущегося также   бесконечным   грандиозного,   геометрически   правильного  каменного лабиринта   со   своей   внутренней  ритмикой,  вздымающего  свои   вершины, испещренные  трещинами  и впадинами,  над  вечными  снегами. Снежный  покров здесь, кстати,  был не более сорока --  пятидесяти  футов, а  кое-где и того меньше.

     Невозможно  передать словами впечатление  от кошмарного зрелища -- ведь здесь,  не  иначе как по наущению дьявола, оказались порушенными все  законы природы.  На этом древнем плоскогорье, вознесенном а высоту  двадцати  тысяч футов  над уровнем  моря,  с климатам, непригодным для всего живого  еще  за пятьсот  тысяч  лет до появления человека,  на всем протяжении  этой ледяной равнины высились -- как бы ни хотелось, в целях сохранения рассудка, списать все на обман зрения -- каменные джунгли явно искусственного происхождения. А ведь раньше мы даже и мысли не допускали, что все эти кубы и крепостные валы могут быть сотворены отнюдь не природой. Да и как  допустить, если человек в те  времена, когда материк сковал вечный холод,  еще мало чем  отличался  от обезьяны?

     Но теперь власть разума основательно  поколебалась: гигантский лабиринт из квадратных, округлых и прямоугольных каменных глыб  давал недвусмысленное представление  о  своей подлинной природе.  Это  был, несомненно,  тот самый дьявольский  город-мираж,  только  теперь  он  раскинулся  перед  нами   как объективная, неотвратимая реальность.  Выходит,  проклятое наваждение  имело под  собой материальное  основание: отражаясь  в облаках ледяной пыли,  этот доисторический каменный  монстр  посылал  свой  образ через  горный  хребет. Призрачный фантом,  конечно, нес в себе некоторые преувеличения и искажения, отличаясь от  первоисточника,  и  все  же  реальность  показалась  нам  куда страшнее и опасней грезы.

     Только  колоссальная, нечеловеческая плотность массивных каменных башен и  крепостных  стен уберегла  от гибели это жуткое творение,  которое  сотни тысяч  --  а может, и миллионов  --  лет дремало здесь, посередине  ледяного безмолвия.  "Corona Mundi-- Крыша Мира... " С наших губ срывались фразы одна бессвязнее   другой;   наши   головы   кружило  от   невероятного   зрелища, раскинувшегося внизу.  Мне  вновь пришли на ум  таинственные  древние  мифы, которые  так  часто  вспоминались   в   этом  мертвом  антарктическом  крае: демоническое  плато  Ленг; Ми-Го, омерзительный снежный человек с  Гималаев; Пнакотические рукописи с  содержащимися там намеками  на их "нечеловеческое" происхождение;  культ  Ктулху,  "Некрономикон";  гиперборейские  легенды   о бесформенном Цатогуа звездных пришельцах, еще более аморфных.

     Город тянулся бесконечно далеко в  обе  стороны, лишь изредка плотность застройки редела. Как бы пристально  ни вглядывались мы в его  правую от нас или левую части, протянувшиеся вдоль низких предгорий, мы не видели большого просвета -- только  с левой  стороны от перевала,  над которым мы пролетели, была небольшая прогалина.  По  чистой случайности  мы  наткнулись как  бы на пригород  --  небольшую  часть  огромного  мегаполиса.  Предгорья  заполняли фантастического  вида каменные  постройки, соединявшие зловещий город  с уже знакомыми нам кубами  и крепостными  валами; последние,  по всей  видимости, являлись не чем иным, как оборонительными сооружениями. Здесь, на внутренней стороне хребтов, они были, на первый взгляд, столь же основательными, как  и на внешнем склоне.