Хребты Безумия

Заметив, что преследователь за нами не поспевает, мы подумали, не ранен ли он. И все же мы не могли рисковать, ведь было очевидно, что он, скорее всего, ни от кого не убегает, а, напротив, гонится за нами, потому что услышал крик Данфорта. Времени на раздумья и сомнения у нас не было. И мы не пытались и гадать о том, где находится другой, еще более страшный и непостижимый выходец из кошмарного сна — эта невиданная, изрыгающая вонючую слизь гора протоплазмы, чья раса завоевала подземную пучину и отправила на сушу своих посланцев, которые исследовали галереи и изуродовали настенные рельефы. Нам было искренне жаль оставлять на произвол судьбы этого, вероятно, последнего Старца, к тому же, быть может, покалеченного. Какая участь его ждала, если его настигнут, страшно было подумать.

Слава богу, мы не замедлили бег. Завитки тумана вновь сгустились, кто-то все быстрее гнал их вперед; у нас за спинами панически кричали и хлопали крыльями отбившиеся от стаи пингвины, и это при том, что на нас они почти не реагировали. И снова этот зловещий свист: «Текели-ли! Текели-ли!» Мы были неправы. Эта тварь не была ранена, она просто задержалась, встретив тела своих сотоварищей и дьявольские письмена из слизи над ними. Мы никогда не узнаем, что было сказано в мерзком послании, однако похороны в лагере Лейка показали, как уважительно относились Старцы к своим усопшим. Фонарь, которым мы пользовались теперь без оглядки на экономию, высветил впереди большую пещеру, откуда расходились галереи, и мы обрадовались тому, что уродливые скульптурные палимпсесты остались позади — прежде мы их чувствовали, даже когда практически не видели.

В пещере мы подумали еще и о том, что в этой паутине ходов можно избавиться от преследователя. По открытому пространству бродило несколько слепых пингвинов-альбиносов, и они явно до смерти боялись того, кто за нами следовал. Тут мы могли бы притушить фонарь до самого минимума, направить луч строго вперед и понадеяться на то, что панический галдеж и метания громадных птиц заглушат наши шаги, скроют наш истинный путь и наведут преследователя на ложный. Конечно, пол в продолжении туннеля, пыльный и замусоренный, разительно отличался от неестественно отполированных полов в боковых норах, однако в клубах тумана эту разницу будет трудно разглядеть; не поможет, наверно, и особый орган чувств, который позволял Старцам обходиться в крайних случаях самым скудным освещением. По правде, мы немного опасались, что и сами в спешке побежим не туда. Мы ведь, разумеется, решили держаться прямого пути в мертвый город: кто знает, что сталось бы с нами, если бы мы заплутали в сети подземных галерей.

Само то, что мы выжили и выбрались наружу, неопровержимо доказывает: преследователь ошибся галереей, мы же, по счастью, не ошиблись. Одни пингвины нас бы не спасли, но помог, вероятно, еще и туман. Клубы тумана то сгущались, то редели, и нам повезло, что в нужный момент они не рассеялись совсем. Собственно, на какую-то секунду пар разошелся: мы как раз оставили за спиной туннель с изуродованными стенами, вырвались в пещеру и собрались притушить фонарь и смешаться с пингвинами, чтобы сбить с толку погоню. И тут мы бросили напоследок боязливый взгляд в пещеру и впервые мельком увидели гнавшуюся за нами тварь. И если чуть позже судьба благоприятствовала нашему бегству, то в тот миг она нанесла нам жестокий удар: одного случайного взгляда хватило вполне, и это ужасное зрелище мы не забудем вовек.

Когда мы оглядывались, нами, наверное, руководил извечный инстинкт преследуемого: оценить, далеко ли преследователь и какова опасность; а может, мы неосознанно пытались получить ответ на вопрос, заданный одним из наших органов чувств. Спасаясь бегством, думая только о том, как бы унести ноги, мы, разумеется, не успевали подметить и проанализировать подробности, и все же какие-то глубинные клетки мозга восприняли импульс, идущий от ноздрей. Позднее мы поняли, в чем было дело: в дальнем конце туннеля воняли одновременно пленка слизи на безголовых трупах и преследователь за завесой пара, но теперь, по логике, запах должен был измениться. Там, по соседству с останками, новый, до поры необъяснимый запах резко преобладал, здесь же он должен был уступить место безымянному зловонию, которое ассоциировалось с теми, другими. Но этого не случилось: прежнее, еще более-менее переносимое зловоние было окончательно вытеснено, новое же набирало силу и едкость.