Читаем Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток полностью

Уговорила Агафья Степановна. Хотя и невесело, а пошла Вера к подружке. Катя жила на самом выходе из поселка. Пока до нее дойдешь да пока она соберется — копуша, каких свет не видывал! — чего доброго, и опоздать можно. А Катя оказалась почти вовсе готовой. Она собиралась идти на станцию, гулять по платформе. Скоро подойдет пассажирский поезд, там всегда бывает много незнакомых людей, и это очень интересно. Но на фокусника пойти, конечно, еще интереснее, и Катя очень обрадовалась счастливому случаю.

Взявшись за руки, подруги вышли на улицу. Вера рассеянно глянула в поле и обмерла. Верхней дорогой, направляясь к лесочку, что рос возле Зауватских заимок, широко шагал Савва. Так ей сердце и подсказывало: к «товарищу»… Эх! Вера вырвала у Кати свою сразу похолодевшую руку, крикнула: «Иди одна!» — и опрометью побежала в переулок, куда глаза глядят. Свет ей был немил.

До позднего вечера она бродила по отдаленным, глухим улочкам. Иногда выходила и вовсе за город, на открытые елани. Там подгородние крестьяне заканчивали уборку хлебов, возили и складывали снопы в скирды. Цепь гор, протянувшихся за еланями вдоль железной дороги, казалась узорчато-пестрой. Утренними морозами уже прихватило лиственницы, они выделялись своей яркой желтизной. Краснели островки осинников. Надполями носились стаи шумливых птиц. Натуго набив зобы зерном, они несытыми глазами оглядывали неубранные суслоны: где бы еще отщипнуть и вымолотить самый крупный колос? Вера садилась на поросшие репейником межи, обрывала с него колючие, цепкие головки.

Ну почему, почему Савва теперь стал такой?.. Вера дернула крепко сидящую в земле травинку. Это оказался пырей. Она обрезала себе палец о его узкий и острый листок, но боли не почувствовала… Почему он стал таким? Почему он перестал ей доверять? Полюбил какую-то другую девушку? Ну, пусть полюбил… Все равно это не скроешь и рано или поздно, а узнают все. Так почему не сказать сразу об этом ей, своему хорошему другу? Зачем же так прятаться, таиться? Уходит с отцом или один на свои всякие рабочие кружки, где полиция может схватить, не скрывает, не боится, что Вера проболтается. А тут, как воришка, потихоньку… И следы свои путает… Обидно как! Ну что ж, когда так? Пользуйся своей краденой любовью, своим краденым счастьем!.. Только от кого ты его украл? Любовь себе украл, а дружбу потеряешь…

Она вернулась домой сумрачная, скучная. Быстро сбросила свое нарядное платье и нарочно надела самое нелюбимое и потрепанное. В косах заменила ленты на старые, выцветшие.

— Ну как, понравились тебе фокусы? — спросила ее Агафья Степановна.

— Нет, мама, не понравились.

Вера бросилась помогать матери ставить самовар: налила в него воды, набросала углей и взялась раздувать, не замечая, что мелкая угольная пыль летит ей в лицо.

— Чего же это ты не бережешься? — заметила ей мать. — Гляди, как испачкалась!

— Испачкалась, так и отмоюсь, — невесело засмеялась Вера.

На пути к умывальнику она успела кинуть взгляд в зеркало: вот такой и надо быть всегда. Зачем ей красота, если она никому не нужна?

Агафья Степановна стала расспрашивать, что же показывал фокусник. Вера отвечала уклончиво:

— Да так, всякую ерунду.

— Ну, голуби-то вместо бумажек вылетали? — допытывалась Агафья Степановна.

— Вылетали.

— И вода пламенем вспыхивала?

— Вспыхивала.

— А еще чего?

— Больше ничего.

— С Катей ходила?

— С Катей.

— А чего ты такая скучная?

— Устала…

Самовар вскипел. Агафья Степановна разбудила мужа. Тот, позевывая, сел к столу.

— Савва где? — спросил он, дуя в блюдце с горячим чаем. Не дождавшись ответа, глянул в сторону дочери — Тебя спрашиваю.

— Откуда я знаю!

— Да вы же с ним вместе пошли?

— Где же вместе! — вступилась Агафья Степановна. — Савва — по своим делам, а она — глядеть фокусника. Ты что, заспал?

— Может, и заспал, — согласился Филипп Петрович.

Никогда не было так скучно вечером, как сегодня. Вера едва дождалась, когда кончился ужин и мать велела ей стлать постели.

Задувая огонь в лампе и последней укладываясь спать, Агафья Степановна пробормотала:

— Ну, долго же где-то загулял наш Саввушка… — вовсе не думая, что эти слова больно отзовутся в сердце дочери.

Отец и мать заснули очень быстро. Вера лежала с открытыми глазами. Где-то на кухне грызла забытую корочку мышь. А кошка, свернувшись калачиком поверх одеяла в ногах у Веры, мурлыкала, ничего не слыша. Почему-то невыносимо душно было в квартире. Вера сбросила с себя одеяло. Все равно подушка жгла как огнем. Она повернула ее другой стороной. Стало немного прохладнее. Но этого хватило ненадолго. Вера спустила ноги с кровати, села… Ну что это такое? Просто нечем дышать. Во двор выйти, что ли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека сибирского романа

Похожие книги

И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза