Хребты Саянские. Книга 3: Пробитое пулями знамя

— Вот и спасибо. — И укоризненно сказала мужу: — Сколько я тебе, Филипп, долбила! Проку от тебя…

— Это верно, Агаша, — дуя в ложку с постной лапшой, подтвердил Филипп Петрович, — чего-то никак городьба у меня не выходит.

— Да что у тебя теперь, Филипп, выходит? Обедай, Саввушка, и с богом. Надо — так Филипп подсобит. Подсобить-то ты можешь, Филипп?

— А чего же не могу? Могу, Агаша.

Савва посмотрел на Веру, положил ложку на кромку тарелки.

— А если послезавтра, Агафья Степановна?

— Послезавтра воскресенье, Саввушка.

— Ну так что же?

— Грешно.

— Да я не боюсь. Возьму грех на свою душу.

— Зато я не возьму, Саввушка. Почему ты не хочешь сегодня?

— А в понедельник?

Агафья Степановна промолчала. Но по лицу ее Савва понял очень она недовольна, что парень торгуется. Савва опустил глаза. Вера тоже сидела какая-то растерянная. Филипп Петрович, приподняв ладонью бороду, собирал с нее лапшу языком.

— А завтра уже первое мая, — как бы про себя сказал Савва и покосился на Веру. Та шевельнула губами, хотела что-то возразить матери, но Савва ее перебил: — Ладно, сегодня сделаю, Агафья Степановна.

— Саввушка, так как же… — начала Вера.

— Успеем. Ладно, Веруся. Все! — И сделал решительный знак ладонью. — Кончено! А ты мне помогать сейчас будешь.

— Помочь-то и я могу, черт его бей, — проговорил Филипп Петрович. — Посплю часок, а потом к вам подойду.

— А я всех вас за это в ужин пирожками накормлю.

Агафья Степановна поняла, что разрушила какие-то планы у дочери и у Саввы, и хотела им сделать приятное. Оба они очень любили пирожки. И хотя кусок мяса, купленный, за дорогую цену, припасен был Агафьей Степановной к воскресенью, она решила его израсходовать теперь.

— Пошли, Веруська.

Веселый перестук заполнил дальний конец двора. Савва тесал новые поперечные перекладины, Вера орудовала клещами и гвоздодером. Доски у нее под руками трещали, ржавые гвозди скрипели, старый забор рушился, будто карточный домик.

Агафья Степановна, спрятав руки под фартук, поглядывала с крыльца, как быстро у «молодых» — она про себя только так их и называла, — как быстро у них движется дело. И все время хохочут, хохочут, озорничают.

— Эх, и счастье же тебе, мать, далося. Такое счастье, — шептала Агафья Степановна, возвращаясь в кухню рубить мясо, месить тесто. Чего доброго у молодых забор поспеет прежде, чем у нее ужин!

Она затопила плиту, нагрела сковороду, в шипящее говяжье сало опустила первые пирожки. Потянуло вкусным запахом жареного. Филипп Петрович за переборкой перевернулся на постели, смачно пожевал губами. Ишь, сонный, и то небось учуял.

— Филипп! — крикнула ему из кухни Агафья Степановна. — Хватит тебе дрыхнуть-то. Вставай да ребятам подсоби хотя маленько.

— У? — воткнувшись носом в подушку, промычал Филипп Петрович. — Угу…

И снова сладенько захрапел. Агафье Степановне стало жарко у плиты. Она распахнула створки окна, выглянула во двор. Звенят, звенят ручейком веселые голоса. Ну что за молодцы ребята! Уже дочиста разломали старую ограду, Савва копает ямки для столбов на новой линии, а Вера подтаскивает доски Вот Савва отбросил лопату, выбрался наверх, выпрямил спину и потянулся. Вера — откуда только и подоспела? — столкнула его снова в ямку. Но он спроворился, успел поймать девушку за руку и уронить ее на сыпучий песок, набросанный горкой.

— Ой, Саввушка, пусти! — верещала Вера, цепляясь свободной рукой за вершину песочной горки. — Пу-усти!

— Проси прощенья. Не то сейчас в песок тебя закопаю. Будешь еще?

— Буду!

— Ах, так!

Он как-то изловчился и оказался наверху, а Вера — в ямке. Савва не давал ей выскочить, загребал ногами песок, ссыпал в ямку и приговаривал:

— Вот и стой теперь вместо столба. Засыплю и притопчу. Говори: будешь еще?

— Буду…

Агафья Степановна поглядывала на них из окна и добродушно улыбалась. Ну. молодежь, молодежь! И чего только не придумают? Дурачатся. Эх!.. Пусть дурачатся. Так веселее жизнь проживут.

— Филипп! Да вставай же ты. Погляди, что там наша молодежь вытворяет.

— У? — сонно отозвался Филипп Петрович. — Сейчас, Агаша, я уже сейчас…

И повернулся на другой бок.

— Батюшки! — вдруг испуганно отшатнулась от окна Агафья Степановна. — Пироги-то мои…

От сковороды столбом валил синий дым. Ахая и вздыхая, Агафья Степановна сняла пригоревшие пироги, поставила тарелку на подоконник и стала ножом выскабливать сковороду. Повернулась — и снова ахнула. Тарелка исчезла с окна. С нею на огород улепетывала Вера.

— Ты чего же это, негодница, делаешь? — закричала на дочь Агафья Степановна.

— Да они же все равно го-ре-лые, — издали откликнулась ей Вера. — А Савва любит угли есть.

Так, то озорничая, то принимаясь прилежно за городьбу. они проработали до сумерек. И почти до самых же сумерек Агафья Степановна никак не могла поднять мужа с постели. Он встал, зевая и потягиваясь, вышел на огород как раз к тому времени, когда Савва прибивал последние доски, а Вера уже собирала шабашки — обрезки.

— Косо, — неожиданно заявил Филипп Петрович.

Савва опустил занесенную было руку с молотком.

— Да что ты? — с удивлением воскликнул он. — Чему тут косому-то быть?