Хрен знат 2

Сначала повернулась ко мне: «Ну-ка скидай костюм!». Потом к Витьке Григорьеву: «А этого бандюка я целиком забираю с собой!»

Оставшись один-одинёшенек, я крепко затосковал. Мимо окна проехал автобус. Иван Беляков восседал на самом козырном месте, что придало моим размышлениям ещё больше трагизма.

Волк ты тряпочный! — ругал себя я, допивая из чьей-то кружки остывший чай. — Людей подвёл, и себя. Нашёл время воспитывать Казию! А то раньше за ним ничего такого не замечал! Сиди теперь, да гадай: как там, на семинаре сложится, и дойдут ли у мужиков до тебя руки. Вдруг да автобус сломается? А у этого Белякова наверно жена с детишками есть. В таком возрасте как без них? Хорошо если пацан, а ну, как девчонка? Вернётся домой, а на кухне сидит такое угробище! Рассказывай ей потом, какой ты поэт в трусах. А планы строил какие! Присмотреться к Евгению Титаренко — брату Раисы Максимовны Горбачёвой, прояснить для себя, что это за человек и, если получится, предупредить о грядущей судьбе, уготованной ему меченым Мишей.

— И чтоб ты ему сказал? — задал я себе вопрос на засыпку.

— Правду, — сказал жизненный опыт, — и так, чтобы проняло. Иначе не поверит, не вспомнит, когда через пять с половиной лет его первый раз упрячут в психушку. Может быть, примет какие-то меры? Пусть твоя правда станет замедленной миной для Горбачёва. Кому как не шурину знать, какие скелеты хранятся в его семейном шкафу.

— Сядь тогда и напиши. А я потом повторю…

Глава 8 Сапер ошибается только один раз

Легко сказать, «напиши»! А что остаётся делать? Тот же опыт показывал, что на контакт со мной взрослый человек не пойдёт. Не дорос ещё, вмешиваться в чужую судьбу. А вот записку передать запросто, формат семинара это предполагал. Действо напоминало телепрограмму «Голос». Мэтры сидели в президиуме тоже спиной к выступающим. К ним из зала по очереди выходила перспективная молодёжь, чтобы прочесть лучшее из того, что написано на данный момент. И после каждого сольного выступления начинался разбор полётов: кратко, ёмко, самая суть. Ну, как умеют мэтры.

Время тотального распространения звуковоспроизводящей аппаратуры ещё не пришло. Краснодар не Москва. Микрофон был один. Поэтому вопросы из зала подавались записками в половину тетрадного листа с указанием на обороте «кому». Столик с заранее нарезанной бумагой и десятком карандашей стоял обычно в центре бокового прохода…

Ха, «напиши!» Не письмо же в конверте Титаренко передавать? Такого «писателя» сразу запомнят и впоследствии легко опознают. Записка должна легко затеряться во множестве остальных. Только тогда можно уповать на успех, никого не подставив. А как утоптать в половину листа то, что не расскажешь и за день? Я же не мэтр?

Неслышимый за окном, прошелестел трамвай. В колодце двора распахнулась тяжёлая дверь и на какой-то миг выпустила на волю отрывок забытой песни: «Топ, топ, очень нелегки в неизвестность первые шаги…»

Ну, да. Самая дальняя дорога начинается с первого шага. Даже дорога к развалу страны. А до неё всего ничего. Меньше чем через два года Брежнев приступит к реализации идеи Андропова и СССР начнёт разворот на тихое сближение с Западом. Сначала разрядка и моратории, вывод танков из государств Восточного блока, прочие односторонние плюшки. Потом троекратные поцелуи перерастут в личные приятельские отношения нашего дорогого Леонида Ильича с канцлером ФРГ Вилли Брандтом, президентами Франции и США Жоржем Помпиду и Ричардом Никсоном. Классовая борьба станет продуктом внутреннего потребления, нести чисто декларативный характер: громко, красиво, но ни о чём. Типа выступления Лещенко на 15-м съезде ВЛКСМ:

'Hеба утpеннего стяг…

В жизни важен пеpвый шаг.

Слышишь: pеют над стpаною

Ветpы яpостных атак.

И вновь пpодолжается бой,

И сеpдцу тpевожно в гpуди,

И Ленин такой молодой,

И юный Октябpь впеpеди…'

Ну, положим, подрубишь ты корни у Горбачёва, не дашь ему роста наверх, — с тоскою подумал я, — что по большому счёту это изменит? В команде Андропова много других, которые искренне верят, что Запад может быть честным. Перестройку возглавит тот же Рыжков…

Из ступора меня вывел телефонный звонок. Громкий зараза! Два раза дзыкнул и замолчал. Я думал, что это Иван беспокоится, выскочил в коридор и сразу облом. До трубки добежать не успел. Наверное, номером кто-то ошибся. Но этот момент меня почему-то так разозлил, словами не описать! Аж затрясло. Я вытряхнул весь запас матерных слов сначала на голову неаккуратного абонента, а уж потом на свою:

Ты, падла, зачем в Краснодар ехал? Тебя, падла, кто-то просил страну от развала спасать? Был разговор о том, чтобы предупредить человека, уберечь его от беды. Сидишь тут, сопли жуёшь…

В рабочем столе Белякова нашлись и тетрадка и карандаш. Я испортил четыре страницы, прежде чем начало получаться нечто приемлемое: