Хрестоматия по патопсихологии

В самом деле, К. обнаруживает, с одной стороны, патологическую косность, прочность и скованность аффективной динамики, а с другой стороны - утрату значения слова как такового и редуцирование его до уровня предметной отнесенности. Но то и другое означает в сущности одно и то же. Прочность и косность динамики, как мы знаем, свойственны поведению, не руководимому осмысленным восприятием ситуации. Динамика приобретает черты косности и прочности по мере того, как убывает участие мысли в реальном действии. Поэтому чрезмерная косность аффекта означает в то же самое время полную несамостоятельность мыслей, исключительное господство предметной отнесенности, и эта последняя означает в такой же мере косность и скованность аффективных динамических систем.

Равным образом текучесть и подвижность динамических систем есть, как мы знаем, отличительное свойство мышления. Поэтому мышление, оторвавшееся от действительности, необходимо должно обнаружить патологическую лабильность и подвижность аффективных побуждений. Утрата предметной отнесенности слова и отрыв словесного значения от действительности означают в то же самое время патологическую текучесть аффекта, так как эта последняя означает в то же время отлет мышления от действительности.

Таким образом, основное нарушение обоих больных представляется нам как патологическое изменение единой аффективно-интеллектуальной природы, изменение единой динамически-смысловой системы, а не как два параллельных, независимых друг от друга и случайно скомбинированных расстройства. Это приводит нас к пониманию того, что у обоих больных изменено в противоположном направлении их принципиальное отношение к реальной ситуации и является целостным и неразложимым выражением единства динамически-смысловых систем, которое мы сделали основным стержнем исследования, подвергая анализу связанность с полем больных. Это позволяет нам сделать первый шаг по пути перехода от феноменологического анализа клинической картины к каузальному и структурному ее объяснению. Все отдельные, относящиеся к разным областям плюс- и минус-симптомы обоих больных могут получить возможность своего объяснения из этого основного и единого расстройства аффективно-интеллектуальной природы.

Наконец, третья и наитруднейшая из всех задач исследования заключается в возможности перехода от экспериментального анализа отдельных процессов и операций к пониманию основных образований в клинической картине, к пониманию личности и образа жизни обоих больных.

К. и З. представляют изменения динамически-смысловых систем, идущие в двух полярно противоположных направлениях: у К. мысль и аффект целиком связаны непосредственно с воспринимаемой ситуацией; у З. аффект приобрел неустойчивый текучий характер, определяемый его собственными автономными законами.

По классическому определению Ленина, всякое понятие, всякое значение слова, всякое обобщение есть не прямой, мертвый зеркальный слепок с действительности, а сложный, внутренне противоречивый зигзагообразный акт, включающий в себя кусочек фантазии, отлет от действительности и опасность отрыва от реальности, ухода в фантастику.

Распад самого первичного обобщения у обоих больных представляет как бы разлом этого зигзагообразного акта, из которого у З. сохранен только далее чрезмерно разрастающийся гиперболический «кусочек фантазии», отрыв от действительности, а у К. - первоначальная направленность слова на предмет, т. е. мертвый зеркальный слепок с действительности.

Отсюда открывается прямой путь к пониманию основных особенностей личности и образа жизни обоих больных. Мы можем, замыкая круг нашего исследования, вернуться к тому, с чего мы начали. К. лишен почти всякой внутренней жизни, внутренней активности, он живет интересами момента, он осмысленно и адекватно живет в маленьком мирке, тесно ограниченном в пространстве и во времени. Вся его прежняя жизнь целиком погибла для него. Его сознание есть мертвый зеркальный слепок с той действительности, которую он непосредственно переживает в каждый данный момент. З. полна внутренней активности, она живет исключительно в прошлом, вся во власти основных аффектов и комплексов своего прошлого. Она живет совершенно вне конкретного пространства и времени, она не замечает окружающих ее людей и предметов. Ее состояние может быть определено, как чистый и абсолютный аутизм. Поэтому, если с К. возможно, несмотря на его резко расстроенную речь, адекватное общение в пределах какой-либо конкретной ситуации, то с З., несмотря на ее богатую и прекрасно сохраненную речь, невозможно никакое общение. Так открывается возможность единого пути понимания и обобщения от узких локальных, очаговых расстройств, обнаруживаемых больными, до общих изменений личности, подробно обрисованных в клинической части нашего исследования.