— Бедность, сделай мое сердце щедрым, — сказал он, и его глаза наполнились слезами, — не дай мне, господи, богатства, а то я снова стану дурным человеком!
— Не бойся, дед Харилаос, — сказал Петрос и улыбнулся, — не бойся, мы тебе не дадим разбогатеть!
Священник снял свою епитрахиль, свернул ее и отдал старухе, которую назначил церковной служительницей.
— Дети мои, — сказал он, — сегодня воскресенье, отдыхайте! Завтра снова начнется работа. Молодые, развлекайтесь! Займитесь играми! Мужчины! Соберитесь и поговорите о наших делах! Женщины, посидите все вместе, утешьте одна другую. Я же поднимусь на ту гору, что напротив; там наши добрые друзья-корзинщики ждут меня. До вечера, дети мои, да будет господь бог с вами!
Так сказал священник, взял свою палку и двинулся в путь.
Три апостола, Петр, Иаков и Иоанн, сели вокруг Манольоса, раскрыли маленькое евангелие, которое принес сегодня утром Яннакос, и собирались приступить к чтению.
Они уже привыкли к покрытому язвами лицу Манольоса. Первый страх прошел, и они могли теперь глядеть на него без отвращения и страха. Яннакос тайком от Манольоса попросил отца Фотиса прийти посмотреть их больного друга и сказать, что с ним. Священник обошел весь мир, много выстрадал; он знал все болезни и души людей и — как знать? — мог, пожалуй, найти лекарство… Может быть, Манольос и не нуждался в мазях и эликсирах; возможно, эта его внезапная болезнь имела какую-то особую причину; может статься, это была проделка дьявола, и тогда священник сумел бы изгнать нечистую силу.
И вот поднялись сегодня три товарища на гору, и каждый принес подарок больному другу: Яннакос — маленькое евангелие, Костандис — коробку лукума, Михелис — небольшую икону с изображением распятия. Это была старинная икона, память его матери, и изображала она распятого Христа, вокруг которого были нарисованы тысячи ласточек, — не ангелов, а ласточек. Они сидели на его руках, на верхушке креста, и, открыв клювики, как будто пели… Крест был изображен в виде цветущего миндального дерева. Среди розовых цветов и птичек улыбался лик распятого Христа, а у подножия креста одиноко сидела грешница Магдалина и вытирала распущенными волосами кровь, струившуюся по ногам Христа…
Манольос ждал друзей на лавочке у кошары. Он умылся, надел праздничную одежду и, держа в руках вырезанную им святую маску, рассматривал образ Христа. То смотрел ему прямо в лицо, то поворачивал вправо или влево, чтобы лучше видеть скорбь, боль и улыбку бога. Манольос взял подарки, поклонился евангелию и долго смотрел на распятие.
— Это не распятие, это весна, — прошептал он. Потом взглянул на женщину с распущенными волосами, сидевшую у ног Христа, и вздохнул.
Приложив губы к ногам Христа, он тут же испуганно отстранился: ему показалось, что он поцеловал белокурые волосы и голую шею блудницы.
Яннакос взял икону из рук Манольоса.
— Ну, Манольос, — сказал он, — вот тебе евангелие, читай.
— Что прочесть, Яннакос?
— Открывай где попало! А чего не поймем, над тем будем думать вместе, пока все не станет ясным…
Манольос взял евангелие, наклонился, поцеловал его и открыл.
— Во имя господа, — сказал он, — и начал медленно, по слогам, читать:
— «Увидев народ, он взошел на гору; и, когда сел, приступили к нему ученики его.
И он, отверзши уста свои, учил их, говоря: блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное».
— Это легко, — сказал радостно Яннакос. — Слава богу, я все тут понял. А ты, Костандис?
Но Костандису не все было ясно.
— Что значит «нищие духом»? — спросил он.
— Те, кто необразованные, — разъяснил Яннакос. — Те, которые не учились в больших школах, а думают, что все знают.
— Нет, не необразованные, — поправил Манольос. — И образованные могут быть такими, как дед Ладас… Здесь, наверно, подразумевается что-то другое. Как ты думаешь, Яннакос, и ты, Михелис?
— Нищие духом, — предположил Михелис, — это те, у кого разум неискушенный, простой, те, которые не мудрствуют, а верят всем сердцем… Мне так кажется, но лучше спросим у отца Фотиса.
— Дальше! — сказал Яннакос нетерпеливо. — Это понятно, давайте дальше!
Манольос снова начал читать:
— «Блаженны плачущие, ибо они утешатся».
— Это еще труднее, — сказал Яннакос, почесывая голову. — Что значит «утешатся»?
— Их утешат… — объяснил Костандис. — Но кто их утешит? Кто? Не понимаю.
— Я, кажется, почти понимаю это, — сказал Манольос. — Те, кто скорбят, то есть все те, кто мучаются и страдают, не должны падать духом; бог их утешит.
— Давайте и об этом спросим, — предложил Яннакос, который торопился. — Дальше!
— «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».
— Это уже совсем ясно! — крикнул Яннакос. — Счастливы те, которые покорны, а это значит — невинны, добры, смиренны; они в конце концов победят, весь мир будет им принадлежать. Это значит, — что не войной, а любовью они завоюют мир. Долой войны! Все мы братья!
— А турки? — спросил Костандис, еще не вполне убежденный.
— И турки! — ответил взволнованный Яннакос. — И ага, и его Юсуфчик, и сеиз. Все!
— И те, которые разрушили село отца Фотиса? — недоверчиво спросил Костандис.
Яннакос снова почесал голову.