Христианский мир и эллино-римская цивилизация. Исследования по истории древней Церкви

Если так была непривлекательна Церковь первых веков (II и III), то, конечно, еще более печальный вид она представляла, по воззрению автора, в дальнейшие века. Если бы мы захотели сколько-нибудь подробно познакомить читателя с суждениями автора о положении Церкви IV–VI вв., то нам пришлось бы выписывать из книги немецкого ученого одну иеремиаду за другой — почти без конца. Не принимая на себя такого неблагодарного труда, сделаем лишь несколько заметок о характере труда Бестманна, поскольку он касается Церкви после III в. Никейский собор, провозглашение им известного догматического учения, наводит автора почему-то лишь на одни мрачные мысли. «Никейская догма» заставляет его говорить и о недостаточности догматического развития Церкви, придававшей слишком большое значение догматическим вероопределениям, и о разрыве между религиозным и нравственным настроением общества, и о нравственном одичании, и всякого рода извращении религиозности; корень для всех этих явлений он находит в одном: в том, что стали пренебрегать историческим образом Христа (Christusbild. S. 361–363). Еще меньшее значение придает автор Вселенским соборам V и VI вв.; в них он не видит ничего такого, что могло бы служить к поднятию нравственного и религиозного духа христианского общества. Параграф, где автор рассуждает по этому вопросу, имеет такое заглавие: «Ein Dogma ohne Leben» («Безжизненная догма»); одним этим заглавием автор сказал все, что он хотел сказать (S. 599). Кажется, единственное явление данных веков, о котором он судит мягко и отзывается с некоторым сочувствием, это монашество. Но и на монашество он смотрит благоприятным взором лишь потому, что он составляет о явлении собственное мнение, не оправдывающееся историей. Он относительно доволен монашеством потому, что находит в монашестве обнаружение свободного христианского духа, выступившего в противодействие слишком возмечтавшему о себе клиру. Да и в монашестве автор скоро разочаровывается. К концу IV в., по взгляду автора, оно стало сильно портиться, сделалось явлением несимпатичным — ein Mönchthum ohne Sinn, бессмыслицей (S. 601). Вообще, по суждению Бестманна, древняя Церковь, в особенности Восточная, в VI и даже V в. впала в немощное состояние, потеряла жизненные силы и утратила действительное значение (S. 626). Христианский мир будто бы представлял самый безотрадный вид: «Церковь потеряла свободу (ohne Freiheit), догма стала безжизненной (ohne Leben), монашество сделалось бездушным (ohne Geist), благочестие превратилось в простую форму без содержания (ohne Gehalt)» (S. 610). Вот какова, по суждению автора, была древняя кафолическая Церковь, которой «принадлежит любовь» его. Разумеется, что такая картина получается в таком случае, когда историк одни стороны церковно-исторической жизни изображает с большей яркостью за счет других сторон — более печальные за счет более отрадных и светлых. Так и сделал автор. И вот у него вместо исторической картины получилась жалкая карикатура.

Для достижения своей цели, для того чтобы описать Церковь «со всеми ее несовершенствами», автор иногда прибегает к подтасовкам, извращает самым невероятным образом исторические документы. Представим один, но очень внушительный пример. На S. 466 автор пишет: «Понятно, что о Константине Великом христиане произносили неодинаковое суждение. Помня выспренную характеристику этого императора, сделанную, Евсевием, не следует забывать свидетельство Илария, который, однажды обращаясь к Констанцию, сыну Константина, говорил (Adv. Const. Cap. 8): «Это ты у отца твоего, столь изобретательного на разного рода смертоубийства, научился убивать без меча, преследовать без зазрения совести, ненавидеть без подозрения, лгать в надежде, что это не будет открыто, исповедовать веру без веры». Разумеется, этих слов Илария забывать не следует, так как историк не должен быть беспамятным. Но еще более не следует извращать свидетельств, как делает историк в настоящем случае. У Илария идет речь не о плотском отце Констанция — Константине, а об отце его духовном, отце всех нечестивых — дьяволе, отце всякой лжи. Что это у автора: забвение или умышленная ложь? — Книга написана языком, бьющим на эффект, а потому неприятным. Автор сыплет фразами вроде следующих: «Епископ сначала был комиссаром, а потом сделался господином пресвитеров» (S. 170); «Задача историка заключается в том, чтобы представить себе кафолическую Церковь, в особенности древности, как диагональ в параллелограмме античных и христианских духовных сил» (S. 132).

Нельзя отрицать, что в книге местами встречаются меткие объяснения, остроумные обобщения, но, к сожалению, они брошены как бы мимоходом и редко достаточным образом обоснованы. В целом книга представляет плод ума, потраченного на пустяки

4) Förster Th. Ambrosius Bischop von Mailand. Eine Darstellung seines Leben und Wirkens. Halle, 1884.