Христианство

Все это я сказал только для того, чтобы объяснить, какую книгу я попытался написать, а не для того, чтобы скрыть свои верования или уйти от ответственности за них. Как я уже говорил, я не держу их в секрете. Выражаясь словами дядюшки Тоби[53], «они есть в молитвеннике».

Опасность в том, что под видом христианства я мог изложить что-нибудь чисто англиканское или (что еще хуже) свое. Чтобы этого избежать, я послал первоначальный вариант того, что стало здесь книгой второй, четырем священнослужителям (англиканской церкви, методистской, пресвитерианской и римско-католической) и попросил их дать критический отзыв. Методист решил, что я недостаточно сказал о вере, а католик – что я зашел слишком далеко, когда говорю о том, что теории, объясняющие искупление, не так уж важны. В остальном мы пятеро согласились между собой. Другие книги я не стал подвергать такой проверке: если бы они и вызвали расхождения среди христиан, это были бы расхождения между людьми и школами, а не между разными деноминациями.

Насколько я могу судить по этим ответам и по многочисленным письмам, эта книга, какой бы она ни была неверной в других отношениях, преуспела, по крайней мере, в одном – дала представление о христианстве общепринятом. Таким образом, она, возможно, хоть как-то поможет преодолеть то мнение, что если мы опустим все спорное, нам останется лишь неопределенная и бескровная вера. На деле христианская вера оказывается не только определенной, но и очень четкой, отделенной от всех нехристианских вер пропастью, которую не сравнить даже с самыми серьезными разделениями внутри христианства. Если я не помог воссоединению прямо, то, надеюсь, ясно показал, почему мы должны объединиться. Правда, я не часто встречался с легендарной нетерпимостью убежденных христиан, входящих в ту или иную общину. Враждебны в основном люди, принадлежащие к промежуточным группам в пределах англиканской церкви и других деноминаций, то есть такие, которые не очень-то считаются с мнением какой бы то ни было общины. Это меня утешает – ведь именно центры общин, где сосредоточены истинные их дети, по-настоящему близки друг другу по духу, если не по доктрине. И это свидетельствует, что в центре каждой общины стоит что-то или Кто-то и, вопреки всем расхождениям, всем различиям темперамента, всей памяти о взаимных преследованиях говорит одно и то же.

Вот и все, что касается моих умолчаний. В книге третьей, где речь идет о нравственности, я также кое-что обошел молчанием, но по иным причинам. Еще с той поры, когда я был рядовым во время Первой мировой войны, я проникся антипатией к людям, которые в безопасности штабов издавали призывы и наставления для тех, кто воевал на линии фронта. Поэтому я и не склонен много говорить об искушениях, с которыми мне самому не приходилось сталкиваться. Наверное, нет такого человека, которого бы искушали все грехи. Уж так случилось, что импульс, который делает из нас игроков, не был заложен в меня, и, вне сомнений, я расплачиваюсь за это отсутствием других, полезных импульсов, которые в преувеличении или искажении толкают на путь азартной игры. Вот поэтому я и не чувствую себя достаточно сведущим, чтобы советовать, какая азартная игра позволительна, а какая нет; если и существуют позволительные азартные игры, я об этом просто ничего не знаю. Обошел я молчанием и вопрос о противозачаточных средствах. Я не женщина, я даже не женатый мужчина; поэтому я не вправе говорить неукоснительно и жестко о том, что связано с болью, опасностью и прочими издержками, от которых я сам избавлен. Кроме того, я не пастырь, и «должность» меня к этому не обязывает.

Могут возникнуть и более серьезные возражения – они и были – на то, как я понимаю слово христианин, которым обозначаю человека, разделяющего общепринятые доктрины христианства. Люди спрашивают меня: «Кто вы такой, чтобы устанавливать, кто христианин, а кто нет?» Или: «А вдруг многие люди, не способные поверить в эти доктрины, окажутся гораздо лучшими христианами, более близкими духу Христа, чем те, кто в эти доктрины верит?» Это возражение в каком-то смысле – очень верное, очень милосердное, очень духовное и чуткое. Но при всех этих прекрасных свойствах оно бесполезно. Мы просто не можем безнаказанно пользоваться языковыми категориями так, как наши оппоненты. Я постараюсь разъяснить это на примере другого, гораздо менее важного слова.