Христианство

Ту же мысль можно выразить по-другому. На каждого человека постоянно, каждую секунду действует несколько разных законов; и среди них только один он волен нарушить. Будучи физическим телом, он подвластен закону тяготения и не может пойти против него; если вы оставите человека без поддержки в воздухе, у него будет не больше свободы выбора, чем у камня, упасть на землю или не упасть. Будучи организмом, он должен подчиняться биологическим законам и не может нарушить их по своей воле, как не могут нарушить животные. Словом, человек непременно подчиняется законам, которые он разделяет с другими телами. Но тот закон, который присущ только человеческой природе, который не распространяется на животных, растения или на неорганические тела, человек может нарушить по своему выбору. Этот закон назвали «естественным»; люди думают, что каждый человек знает его по естеству, инстинктивно, и никого не надо ему учить.

Конечно, мыслители понимали, что время от времени будут попадаться люди, которые не знают о нем, как время от времени встречаются дальтоники или те, у кого совершенно нет музыкального слуха. Но, рассматривая человечество в целом, они полагали, что представление о том, как себя надо вести, очевидно для каждого. По-моему, они были правы. Будь они не правы, все, что мы говорим о войне, например, лишилось бы смысла. Есть ли смысл говорить, что враг жесток или подл, если нет такой вещи, как добро? Если бы нацисты не знали в глубине сердца так же хорошо, как и мы с вами, что надо подчиняться голосу добра, если бы они не имели представления о том, что хорошо, что плохо, то, хотя нам и пришлось бы воевать против них, мы смогли бы их винить в содеянном зле не более, чем в цвете волос.

Я знаю, некоторые думают, что у закона порядочного поведения, знакомого всем нам, нет твердого основания, потому что в разные века разные цивилизации по-своему смотрели на нравственность.

Это неверно. Различия были, но они всегда касались частностей. Если кто-нибудь возьмет на себя труд сравнить нравственные учения, господствовавшие, скажем, в Древнем Египте, Вавилоне, Индии, Китае, Греции и Риме, то его поразит, насколько эти учения похожи друг на друга и на наше, сегодняшнее понятие о нравственности. Некоторые свидетельства я обобщил в одной из моих книг под названием «Человек отменяется», а сейчас хотел бы лишь попросить читателя, чтобы он подумал о том, к чему бы привело совершенно разное представление о морали. Представьте себе страну, где восхищаются людьми, которые убегают с поля битвы, или где человек гордится тем, что обманул своих благодетелей. С таким же успехом можно представить страну, где дважды два будет пять. Люди расходились во взглядах на то, по отношению к кому нельзя быть эгоистичным – только ли к членам своей семьи, или к тем, кто живет вокруг, или вообще ко всем на свете. Однако они всегда были согласны в том, что не следует ставить на первое место самого себя. Эгоизм никогда и нигде не считали похвальным качеством.

По-разному думали и о том, сколько жен следует иметь, одну или четырех. Но всегда были согласны в том, что брать каждую понравившуюся женщину мы права не имеем.

Однако самое замечательное – в другом. Когда бы вам ни встретился человек, утверждающий, что он не верит в добро и зло, вы тут же увидите, как он возвращается к отвергнутым принципам. Он может нарушить обещание, данное вам, но если вы попробуете нарушить обещание, данное ему, то не успеете вы и слово вымолвить, как он воскликнет: «Это нечестно!» Представители какой-нибудь страны могут утверждать, что договор не имеет значения, но тут же, перечеркнув собственное утверждение, скажут, что договор, который они собираются нарушить, несправедлив. Однако если договоры не имеют значения, если нет добра и зла, иными словами – если нет никакого естественного закона, какая же может быть разница между справедливыми и несправедливыми договорами? Я думаю, шила в мешке не утаишь: что бы они ни говорили, совершенно ясно, что они знают этот закон так же хорошо, как любой другой.

Отсюда следует, что мы вынуждены верить в подлинное существование добра и зла. Иногда люди ошибаются в определении, как ошибаются, скажем, при сложении чисел, но понятие о добре и зле не больше зависит от вкуса и взглядов, чем таблица умножения. Теперь, если вы согласны со мной в этом, мы пойдем дальше. Никто из нас по-настоящему не следует естественному закону. Если среди вас найдутся исключения, я прошу их меня простить и советую почитать какую-нибудь другую книгу, потому что все то, о чем я собираюсь говорить здесь, не имеет к ним отношения.

Итак, возвратимся к обычным, нормальным людям.

Надеюсь, вы не поймете превратно то, что я собираюсь сказать. Здесь я не проповедую и, видит Бог, не пытаюсь показаться лучше других. Я просто стараюсь обратить ваше внимание на то, что в этом году, или в этом месяце, или, что еще вероятнее, сегодня мы с вами не сумели вести себя так, как хотели бы, чтобы вели себя другие люди. Объяснений и извинений может быть сколько угодно.