Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь

Однако постепенно конфликт между церковью и императорской властью нарастал. Очевидно, он был не столько сознательный, сколько стихийный. Авторитет духовенства и монашества рос снизу, но становился значимой общественно-политической силой. Императорская власть все больше нуждалась в поддержке церкви во всех делах и панически боялась падения собственного авторитета. Религиозные санкции приобретают колоссальную общественную силу, какой они никогда не обладали в предшествующую эпоху. Общество изменилось, и религия впервые стала доминировать во всех сферах самосознания средневекового византийца.

До начала VIII века силы государства и церкви были во многом объединены совместными попытками сохранить и вернуть восточные провинции, достигнуть компромисса с монофизитами. К концу VII столетия эти надежды угасли. Византийская церковь внутренне вероисповедно стала более монолитной. С отпадением восточных областей реальная власть константинопольских патриархов фактически ограничилась пределами собственного патриархата.

Необходимо иметь в виду и некоторые особенности развития массового, народного религиозного самосознания. Византия к тому времени была христианской страной с порядочным стажем. У нас нет оснований утверждать, что кризис VII века, массовое вселение нового, языческого по своим верованиям населения привели к масштабному возрождению язычества. Отчасти это имело место, но основная масса продолжала оставаться христианской. Если на Западе, где шла интенсивная христианизация варварского населения, народное язычество «навязало новой религии свою демонологию и магию, вторглось со своими обрядами в богослужение, заставило слить культ местных богов с культом святых» [43], то в Византии это произошло в предшествующую эпоху.

Как показывают каноны Трулльского собора конца VII века, в византийской деревне, в связи с ее освобождением от постоянного господства города, происходит возрождение многих старых народных традиций, которые не удавалось искоренить по крайней мере до XII века. Но важно и то, что произошло реальное ослабление власти и контроля церкви над духовной жизнью деревни. Каноны того же собора 692 года сообщают, что многие селения вообще не имеют пастырей, что часто проповедуют непосвященные священники, появилась масса бродячих проповедников, что немало неграмотных клириков. В ранней Византии немалую роль в деревне играло духовенство поместных церквей. В VII веке они исчезли вместе с исчезновением самих поместий. Резко возросло влияние деревни на поставление своих пастырей. Она нередко сама подбирала священников из числа более грамотных и подходящих односельчан. На своей общественной земле деревня строила церковь, определяла расходы на ее содержание и даже, если церковные поступления были достаточно велики, имела право на их часть. О том, что религиозная жизнь деревни стала достаточно активной, свидетельствует категорическое запрещение того же собора обсуждать вопросы вероучения вне церкви.

На Западе народная религиозность имела лишь языческую традицию. Христианские ереси были там изжиты еще в эпоху поздней античности. Отчасти, может быть, поэтому западная церковь столь безраздельно господствовала в духовной жизни общества.

Византийское крестьянство, имевшее длительный исторический опыт религиозной борьбы, причастное к многим, фактически не изжитым до конца VI — начала VII века, ересям народного толка, было живым носителем и хранителем этих идей. От поздней античности оно унаследовало религиозную грамотность и практический опыт борьбы с официальным христианским учением. Для последующей истории Византии это имело огромное значение.

Иконоборцы и иконопочитатели

В 726 году император Лев III (717–741) обнародовал эдикт, объявлявший почитание икон и мощей идолопоклонством. Началась эпоха иконоборчества, продолжавшаяся с небольшими перерывами до 843 года. Почему эта проблема выдвинулась на первый план? Почему борьба вокруг нее стала характерной именно для истории византийского общества?

Иногда иконоборчество пытаются рассматривать как политику государства, а не как острый внутрицерковный конфликт. Это неверно. Было бы упрощением считать, что Лев III, которого привела к власти в 717 году угроза захвата Константинополя арабами, развязал иконоборческую политику только потому, что нуждался в средствах для продолжения борьбы, рассчитывая получить их путем присвоения церковно-монастырских ценностей. Нет здесь и предлога для наделения рождавшейся фемной знати землями за счет церкви и монастырей [44]. Конфликт был значительно глубже. Сама проблема почитания икон приобрела немаловажное значение.