Христианство. Католичество. Реформация

Во времена немецкой и швейцарской Реформации постоянно возникали многие неясные, спорные вопросы. Об этом свидетельствует наличие богословских течений и в самом лютеранстве. Заметную роль в возможном примирении лютеранства с цвинглианством (позже с кальвинизмом) играли богословы-посредники, в первую очередь систематик лютеранства Филипп Меланхтон (1497–1560). В некоторых вопросах он старался занять позицию некоего «компромисса» не только с католиками, но и со швейцарскими реформаторами (напр, по вопросу о синергизме, учению о Церкви, о Причастии). После личного знакомства с Кальвином, Меланхтон некоторые спорные вопросы отразил в т. н. «измененном» Аугсбургском Вероисповедании (1540 г.). В диалоге между лютеранами и швейцарцами активное участие принимали и другие богословы, в первую очередь реформатор г. Страсбурга Мартин Букер (1491–1551).

В-третьих, самим реформаторам необходимо было заниматься систематизацией только что возникшего протестантского учения. Ставился вопрос: что в предании Церкви необходимо сохранить, а что объявить второстепенным или даже вредным для проповеди Евангелия. Для этого требовались талант и огромные усилия. Безусловно, реформаторы старались отличать главное от второстепенного. Кроме Библии как основы учения, они в той или иной мере ссылались также на традицию предыдущих веков, включая и отцов Церкви. Но многое у реформаторов, после формулировки, по их мнению, самого главного, и далее оставалось «неясным» и «открытым».

Много неясного оставалось даже в первом веке Христианства. Вообще, что же можно считать вполне «ясным» в вопросах совести и веры?! Даже апостол Павел заявляет, что он еще стремится к совершенству, поскольку все мы лишь «отчасти знаем и отчасти пророчествуем»[79]. Безусловно, реформаторы, в первую очередь их самый видный богословский систематик Жан Кальвин (1509–1564), принадлежащий уже ко второму поколению тех же реформаторов, понимали важность сказанного апостолом и для себя. Много «открытого» оставалось просто и из-за того, что речь шла, в первую очередь, именно о вопросах веры[80]. Вообще, вера и сегодня не может стать полностью «закрытой системой»; ибо она всегда открыта обетованиям Божиим – через Христа.

Не простое положение дел оказалось и в другом отношении: все 15-ти вековое наследие христианской мысли во время Реформации вдруг подверглось «ревизии». Образно говоря, ревизия эта происходила как бы в некой огромной библиотеке, где веками были относительный порядок и тишина. По каждому, даже трудному вопросу веры, тогда можно было найти определенный ответ. Их давали многие отцы Церкви Востока и Запада. Среди них Блаженный Августин, Иоанн Дамаскин, и многие другие. Ответы давали и Вселенские соборы[81]. В своих богословских «сентенциях» западному христианину отвечал Петр Ломбардский, а в своей знаменитой «сумме теологии» – сам Фома Аквинский.

Неожиданное теперь было в другом. По ходу Реформации создалось следующее положение: кроме Писания, многие ответы отцов Церкви и соборов вдруг были объявлены «второстепенным» и даже «ненужными»! Возникал некий «перелом» всего, что веками было накоплено в Христианстве. При всей непростой обстановке мы и сегодня вынуждены задаваться вопросом: что же для нас мы можем считать «главным» и «существенным» у Реформации, в протестантизме вообще?!

Представители католичества, как правило, указывают на дефицит основного авторитета у протестантов: таким авторитетом исторически до Реформации всегда было учительство в Церкви.