Христианство. Лекция

Каждый великий мудрец сознавал свое неведение. Сократ

говорил: "Я знаю, что я ничего не знаю". Величайшие святые всех

времен и народов ощущали себя грешниками гораздо более остро,

чем мы с вами, потому что они были ближе к свету, и каждое

пятно на жизни и совести им было видней, чем в нашей серой

жизни.

У Христа нет сознания греховности. И у него нет сознания

того, что он чего-то достиг, -- он приходит к людям, неся им

то, что в нем самом есть изначала, от природы.

Я должен сразу обратить ваше внимание на то, что Иисус

Христос не начал проповедовать "христианство", как некую

концепцию. То, что он возвестил людям, он назвал "бесора",

по-гречески "euangelion", что значит "радостная весть",

"радостное известие".

В чем же заключалось это радостное известие?

Человек имеет право не доверять мирозданию. Человек имеет

право чувствовать себя в чужом и враждебном мире. Такие

современные писатели, как Альбер Камю, Жан-Поль Сартр и другие

часто говорили о страшной абсурдности бытия. Нас обступает

нечто грозное, бесчеловечное, бессмысленное, абсурдное, и

доверять ему невозможно. Холодный, мертвый или мертвящий мир.

Правда, я здесь оговорюсь: эти писатели, романисты, драматурги,

философы выступали с позиции атеистического мировоззрения --

экзистенциализм у Сартра и Камю -- атеистический.

Они как-то не заметили одну вещь.

Когда они говорят, что мир абсурден, то есть бессмыслен,

они это знают только потому, что в человека заложено

противоположное понятие: смысла. Тот, кто не знает, что такое

смысл, не чувствует, никогда не поймет, что такое абсурд. Он

никогда не возмутится против абсурда, никогда не восстанет

против него, он будет с ним жить как рыба в воде. Именно то,

что человек восстает против абсурда, против бессмыслицы бытия,

и говорит в пользу того, что этот смысл существует.

Древнее библейское провозвестие говорит нам о том, что мы

можем совершить внутренний переворот и сказать бытию -- да,

довериться тому, что кажется страшным и грозным. И тогда через

хаос, через абсурдность, через чудовищность жизни, как солнце

через тучи, глянет око Божье. Бога, который имеет личность -- и

личность, отображенную в каждой человеческой личности. И

контакт с ним возможен -- как союз между подобными существами.

Весь фокус человечества -- это удивительная его аналогия с Тем,

Кто создал мир.

Чарлз Дарвин говорил, что, хотя он воспринимает мир не

механически, как процесс, -- все же, задумываясь над его

сложностью, он не может понять: неужели слепая случайность

смогла все это породить, и не следует ли нам за всем этим

видеть некий разум, в чем-то аналогичный нашему? (Можно к этому

добавить: не просто аналогичный, но безмерно превосходящий наш

разум.)

И в ветхозаветной библейской религии, о которой мы с вами

говорили уже, возникло вот это понятие о вере-доверии. Не вере

как некоем теоретическом, философском или религиозном

убеждении, а вере как акте порыва через мертвящую, абсурдную

действительность, когда человек говорит Богу: да, я принимаю и

внимаю. Так возник древний завет между Богом и человеком,

древний союз.

Но, конечно, союз между примитивным, древним человеком и

божественным не мог быть окончательным и совершенным. Это было

воспитание человеческого рода, детство человеческого рода,

потом юность... И в седьмом веке до нашей эры пророк Иеремия

сказал: "Так говорит Господь. Я заключу с народом Новый Завет,

"брит ха хадаша", новый союз, который будет не такой, как

прежний. Он будет начертан в сердцах".

И вот -- ночью совершается жертва...

Через семьсот лет после пророка Иеремии в маленькой

комнате собираются двенадцать человек, и совершается жертва.

Обычно жертва совершалась с употреблением крови. Кровь была

символом жизни. А жизнь принадлежит только Богу. И вот члены

собравшегося общества были окропляемы кровью жертвенного

животного. Так было издавна у всех народов, вплоть до глубоко

первобытных времен, до палеолита. И Моисей, когда заключал

завет с народом Бога, окропил всех кровью жертвенного агнца.

А вот в эту ночь, о которой я говорю, которая произошла

весной 30-го года первого столетия нашей эры, Иисус Назарянин в

окружении двенадцати совершает обряд воспоминания о свободе,

которую дарует Бог. И крови здесь нет, а есть чаша с вином и

хлебом. И он разламывает этот хлеб и раздает всем и говорит:

"Это мое тело". Как жертвенный агнец за людей. И он обносит

чашу среди учеников и говорит: "Это Моя кровь, которую Я

проливая за вас, это Новый Завет в Моей крови".

Таким образом, в этой священной трапезе, о которой мы с

вами говорили, когда касались литургии, Бог и человек

соединяются уже не в реальной физической крови, но в

символической крови земли, ибо виноградный сок, вино -- это

есть кровь земли, а хлеб -- это есть плод земли, это природа,

которая нас кормит, это Бог, который отдает себя людям в

жертву. И вот Иисус Назарянин совершает эту жертву.