Христианство на пределе истории

О. А.: Ведь слово может быть, это и меч. Хотя я вижу здесь совершенно другое сравнение: таран. Таран, который пробивает крепостные ворота. Дело здесь вот в чем: врата ада, как известно, заперты изнутри. Не Бог нас запирает в некий «концлагерь» вечных мук, вечного полубытия, а мы сами запираемся от Него изнутри. Причем запираемся по-разному. Есть запоры, которые срабатывают по понятной причине: тогда. когда я сам хочу этого, подхожу к двери и ее запираю. А бывает так, что двери защелкиваются просто от сквозняка. Хотя человек, может, и не прочь был, чтобы эта дверь защелкнулась… В обществе, в человеческой душе гуляют такие сквозняки, которые захлопывают те двери, через которые мы могли бы выйти к Богу. Общественная жизнь людей – особенно в последние столетия – строится так, что быть христианином все сложнее… Такие защелки, которые почти что стихийно возникают в обществе, иногда срабатывают совсем незаметно. Поскольку мы их не видим, то и не ощущаем, насколько они нас блокируют. А так как мы не ощущаем, что они нас блокируют, то и не чувствуем, что они лишили нас свободы. Соответственно у нас не рождается бунт против них… Точнее, бунт иногда может рождаться, но он как правило выливается в совершенно идиотские формы типа наркотиков, самоубийств и т. д. Люди не понимают, против чего надо бунтовать.

Так мы понемногу привыкаем к нашей темнице, и, когда окончательно привыкнем, когда наш мирок окажется совсем изолированным и замкнутым, вот тогда извне и раздастся этот стук тарана. Но не изнутри. Ведь изнутри все уже будет выжжено, нечем будет дышать. Поэтому к нам, в наш затонувший мирок, спасательной команде нужно будет пробиваться извне, чтобы все-таки дать нам возможность дышать. Надо будет наши двери, наши иллюминаторы пробивать извне тараном, чтобы к нам все-таки можно было прорваться и дать нам возможность глотнуть свежего воздуха. Самое печальное здесь то, что эта спасательная операция, которую совершит Христос в конце истории, может быть успешна только отчасти, потому что Христос в силах сломать те запоры, которые возникли как бы непроизвольно, по принципу «так получилось». Но Он никогда не будет взламывать дверь той души, которая сознательно не хотела Его принимать. В этом смысле нередко говорят, что Христос – « джентльмен»: Он никогда не войдет без стука и без согласия хозяина. Но очень у многих людей вера украдена без их согласия. Апостол Павел говорил, что «худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор.15, 33). И такого рода запоры Господь силою может сокрушать. Но запоры, подчеркну, – социально-исторические, навязанные людям, а не свободно выбранные ими. Если же они избраны самим человеком и устроены им самим внутри себя, – то здесь Христос не будет мешать людям, которые сами загоняют себя в ад.

Так что люди отчасти произвольно, отчасти непроизвольно создадут такое общество, в котором они потеряют главную свободу – свободу быть с Богом, и тогда Бог прорвется к нам. Но если при этом обнаружится, что кто-то сознательно хочет быть сиротой, то он таким и останется. Именно в этом смысле спасательная миссия Христа не может быть доведена до конца, до всеобщего, абсолютного, тотального успеха. Просто потому, что мало бросать спасательные круги утопающему; нужно, чтобы утопающий хотел за них зацепиться. А если он самоубийца, то сколько ни бросай – все будет бесполезно.

Корр.: Отец Андрей, для современного человека образы Апокалипсиса – страшные всадники, трубящие Ангелы – никак не соотносятся с его реальной жизнью. В чем тут причина: в глубоком, скрытом символизме апокалиптических образов или в чем-то другом?

О. А.: Я думаю, что нам еще немножко надо подождать. Тогда Апокалипсис, как и вся Библия, вновь станет понятнее. Дело в том, что Библия есть книга Церкви. Православная Церковь – это христианство периода поздней античности. Православие сформировалось – в основных принципах церковной жизни – в эпоху, когда христиане жили в языческом мире. Поэтому оно достаточно хорошо приспособлено к жизни в меньшинстве и в языческом окружении. А затем христиан стало большинство, и Церковь замерла в той цитадели, которую она себе создавала во времена господства язычества. И очень многое стало непонятно в пришедшие затем века (более или менее – пусть и внешне – благополучные…).