Христос был женщиной

С детства помнится, как пекли этот трудоемкий торт на папин день рождения. К приходу гостей стол накрыт. Живописно. Каждый салат украшен по-своему: мухоморы из помидоров с крапинками майонеза, розочки из вареной моркови и свеклы, а на блюде с холодцом – цветочное панно. В общем, форзац «Книги о вкусной и здоровой пище», только изобретательнее. И само застолье… Ни одной рюмки без тоста – и пафосного, и с приколом… Перед чаем – танцы. Иногда и до упаду… на диван или в кресло.

Вот именинник сам разрезает главный торт и раскладывает куски по тарелкам. Все гости – как коржи в «Наполеоне»: и сплавлены вместе, и каждый сам по себе, каждый свободен. Умел отец объединять, не лишая индивидуальности.

Умеет! Он же жив…

…После готовки и уборки Криста отмокает в ванне. Смывает страхи, чтобы не портили приятное предвкушение встречи. И даже успевает посидеть за компьютером. Пальцы бегают по клавишам, выстукивают веселый марш, который вытесняет всю темень из души. Хорошо!

Гера звонит вовремя, но не в дверь, а по телефону. У него чепе. Горящая путевка. Едет с дочерью в санаторий.

– Заболела? – забыв про себя, тревожится Криста.

Нет, здорова, слава богу.

Но тогда почему так внезапно?

Гера бормочет что-то невнятное.

Сникнет еще сильнее, если рассказать, как готовилась к его приходу. Как зря готовилась.

Пожалела его.

В голосе удается сохранить казовую бодрость, но отчаяние этим не прогонишь. И оно такое отчаянное, оно как-то неадекватно событию… Странно…

Женский инстинкт самосохранения переключает думалку на ерунду.

Самой теперь все есть? Толстеть и еще больше расстраиваться…

Может, Эрика позвать? Он давно просится в гости…

Криста идет на кухню. Подумать. Окидывает взглядом стол. На торте что-то черное… Уголек, наверное, попал. Рука тянется, чтобы убрать камешек, но тот оживает, и в воздух лениво так поднимается несколько мух. Пролетают короткое расстояние и садятся на оконную занавеску. А там еще целый выводок…

В феврале разве бывают мухи?

Несколько жирных насекомых удается прихлопнуть в складках шторы. Отвратительная белая жижа остается на материи. Нужна стирка.

Пока Криста в ванной смывает струей из душа противные кучки и руками отстирывает пятна, мухи на кухне освоились: облепили стекло, оседлали вьюнок, ползущий по потолку…

Приходится с ходу ринуться в бой.

Уф, вроде всех уничтожила. Так навострилась, что свернутой газетой с первого раза прихлопывала любую черную гадину. Оглушала, но не давила. Убивала потом, сжав ее в бумажном комке.

На всякий случай накрыла стряпню чистым полотенцем и выскочила на улицу. Не куда-то, а лишь бы из… из опять оккупированного дома.

В ожидании Ева

– Ты где?.. Как это «не знаю»? – Ева отнимает мобильник от уха и смотрит на его экран. Недоумевает. Сердится. Поворачивает лицо влево, к шоферу, и повторяет саркастически: – Она не зна… – Но уже на середине фразы в непроницаемой бизнес-леди проклевывается стихийный философ: – Вот здорово! Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу… – мечтательно декламирует она. – Слушай, Крист! Павлушка уезжает во Владимир – у него там дела… Давай ко мне! Устроим девичник. Переночуешь, а утром, может, и поймешь, на каком ты свете. Но смотри на восток! Там – солнце. Давай в Китай вместе съездим, а?

Молчание. Настороженное. Не поспевает подруга за Евиными мечтами, многие из которых уже стали былью.

– Успокойся! – командует Ева. – Джазик сейчас отвезет меня причесаться, а потом за тобой заедет. Придется тебе, правда, очнуться и назначить точное место.

А сама Ева как раз намеревается повитать в облаках. Сойдет для этого и парикмахерское кресло. Соскучилась по такому состоянию – когда живешь в вечности, а не в конкретном времени и не в определенном месте… Из-за того, что голова занята этим чертовым кризисом, мысли не уходят в самоволку даже перед сном, даже в самолете…

Обычно именно при долгом перелете, особенно на другой континент, получалось уловить музыку сфер и закрепить на нотной бумаге последовательность звуков, из которых потом и составляется крупная форма.

Мало кто понимает ее творения… Люди искусства все еще верят в силу прямого высказывания и требуют его от музыки… А нужно всего-то вернуться назад, далеко в прошлое.

Саму Еву озарило в ватиканских музеях. Рассматривала живопись на вазах IX–VIII веков до н. э., и уже не тянуло к вазам классического периода с фигурной живописью. Почему? Как пронзило: нет в них мощи. Линии античного орнамента не копируют явления и предметы мира, они сами – тот строй, благодаря которому предметы и явления есть то, что они есть.

Надо бы снова куда-то смотаться, снова в полет…

В последний раз, правда, соседка за спиной попалась слишком говорливая. Не закрывала рта. Призвать к порядку? Не проблема, но не тот был настрой, чтобы одергивать чужого. Стала вслушиваться и даже записала – не зная, зачем – ее монолог. «Развелась… Живу для себя… Встаю, когда хочу, утром выпиваю стакан воды с ложкой меда… В доме – всегда порядок, никого обслуживать не надо. И теперь не понимаю, зачем замуж выходить…»