Христос не еврей, или Тайна Вифлиемской звезды (сборник)

В таком случае, если бы какое-то необычное волнение произошло среди них, это повлекло бы за собой их обращение к местному богу, который, как они считали, был потревожен. Именно это и произошло. На их людей напали львы, и несколько человек погибли. Причину объяснили тем, что «бог этих мест» разгневан и его надо умилостивить. Поэтому они обратились к ассирийскому царю с такими словами: «Народы, которые ты когда-то переселил и поместил в городах Самарии (в то время все эти земли были самарийскими), не знают обычаев бога этой земли» [65] . Пришельцам было ясно: местный бог, кем бы он ни был, оскорблен и должен быть задобрен. Теперь заметьте следствие: «Затем ассирийский царь отдал приказ и сказал: „Приведите сюда одного из жрецов, которых вы привели оттуда; и пусть они придут и живут там, и пусть они учат их обычаям бога и земли“». Это было сделано соответствующим образом, хотя и с неоднозначными результатами, потому что, хотя они и переняли еврейское богопочитание, они, продолжает далее рассказчик, не отказались полностью от своей прежней религии. Это, в действительности, был процесс, требующий времени, измеряемого веками. Кроме того, мы не можем считать, что эта религия была настолько выше их собственной, как убеждают нас евреи. Но задолго до прихода Христа народы Галилеи и Самарии приняли иудаизм как в национальном, так и религиозном смысле. С течением времени были восприняты даже еврейские обычаи, так что кто-то из них мог сказать Христу: «Неужели Ты больше отца нашего Иакова, который дал нам этот колодезь?» (Ин. 4, 12). Отец Наш, Иаков! И это слышишь от самарянина, а не от еврея!

Еврейский компромисс

Новообращенные галилеяне и самаряне не были против принятия иудаизма: они были открытыми политеистами и от своих прежних богов не отрекались. Они сохраняли свои прежние верования, а на одного бога больше или меньше – не имело значения. С монотеистической точки зрения, дело обстояло совсем иначе. Но почему эти политеисты или кто-либо вообще, кроме евреев, связывают идею патриархальной религии с идеей патриархального наследия, передаваемой последующим поколениям как часть недвижимости, на наследование которой никто, кроме прямых потомков утвержденного патриарха, не может претендовать иначе, как при особом расположении признанных наследников. Это могло бы показаться смешным даже людям первобытного общества, если бы они обладали хоть искоркой юмора. Неудивительно, что древнееврейские пророки через какое-то время обнаружили, что этим людям чрезвычайно трудно придерживаться столь примитивного культа, и фактически их успех в обращении в иудаизм галилеян и самарян был лишь номинальным. Что бы об этом ни говорили пророки, но это не делалось по принципу «что будет, то и будет». Напротив, они делали все, чтобы превратить иудаизм в мировую религию. Однако иудаизм в качестве мировой религии противоречил самому себе. Будь он универсален по своему характеру, древние евреи не сталкивались бы с такими трудностями при обращении неевреев в иудаизм. Но как могли древние евреи принять их в свою замкнутую общину и вообще сделали ли они это? Существовал упрямый биологический факт, противостоящий узкому традиционному богословию иудеев – ситуация, которая требовала компромисса со стороны их религии, когда стало ясно, что она стояла на пути их материальных интересов. И конечно, евреи пошли на компромисс, как они всегда поступают в подобных случаях. Их силы были значительно истощены разделением царства, а позже потерей десяти племен. Кроме того, необходимо принять в расчет последствия браков между кровными родственниками. Увеличивая свою численность за счет обращения галилеян и самарян в иудаизм (к чему последние стремились), евреи получали большую выгоду. Принятое ими решение состояло в следующем: они открывали доступ этих людей к иудаизму в качестве «прозелитов от врат» или «прозелитов справедливости», что было проявлением того упрямого факта, что принцип расовой исключительности можно повернуть так, чтобы он служил их интересам. Эти пришельцы могли стать иудаистами, но никогда – евреями.