Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды

Люди удивились бы пуще прежнего, если бы узнали, что этого человека уже много дней безуспешно разыскивают по всей округе шпионы и служители сыскной инквизиции. Ищут, но не могут даже подумать, что он здесь, рядом, в самом логове. У человека не было крыши над головой, и поэтому ночами он бродил, и поэтому, будучи православным, захаживал в костёлы. В церкви, стоя на ногах, не слишком разоспишься, а тут лёг крестом и... Весьма удобная вера католицизм!

Человека звали Богдан Роскаш, а во время Христовой эпопеи — Тумаш Неверный, названый Близнец.

Он кружил по городу, сам не зная зачем. Просто здесь сидел в темнице Христос, а Фома был не из тех людей, что бросают друга в беде.

Тогда, оглушённый ударом колокола, он почти сутки пролежал без сознания под кучей убитых латников. Потом как-то очухался. На голове у него была страшная, небывалой величины и окраски, шишка, а череп гудел так, словно в нём празднично благовестили три Великие Софии. Он увидел заваленную телами улицу, плотно стиснул толстые губы. Снял с убитого кафтан с белым крестом, тесноватый, взял у монаха медный пестик и засунул его за пояс. Подобрал меч и чей-то кистень.

Затем догадался, что узнать его — дело нехитрое. Отпилил ножом концы усов, гордости своей, и сплошь замотал голову, оставив глядеть на свет только один глаз. Осторожно обогнул колокол, спустился на улицу.

И вот несколько дней напрасного рысканья вокруг замка, ратуши и снова замка. Фома упорно искал хоть малейшую возможность увидеть, пробраться, помочь. Ни единой щёлочки, ни единого случая, ни единого повода. Днём и ночью, днём и ночью. Так ходит волчица вокруг избушки лесника, в которой лежат связанными её волчата. Ходит, пока не наткнётся на стрелу.

Искал он и друзей, с которыми можно было бы напасть на замок или ратушу и, в худшем случае, погибнуть. Искал, не думая о том, что и друзья не дураки, чтобы появляться в городе с открытыми лицами, а значит, он их не узнает, так же как и друзья его не узнают. Временами он впадал в отчаяние, но всё равно ходил и искал. Хоть бы маленькую зацепку! Щёлочку!.. Бессилие угнетало его.

...В день перед казнью, за несколько часов до разговора Устина с Христом, ему повезло, хоть и не так, как мечталось. Обессиленный, зашёл он в корчму и увидел монаха-доминиканца. Тот сидел и выпивал, а возле его локтя лежал цилиндрический ковчег-пенал, в котором носят пергаментные и бумажные свитки. Круглое лицо монаха лоснилось, глазки были масляными. Уже принял.

Сам не зная почему, скорей всего ради пенала (последние дни всё делопроизводство Гродно работало на процесс о восстании мужицкого Христа, и в пенале могло быть кое-что любопытное о ком-то из товарищей), Фома сел неподалёку от монаха.

— Дружок, — сказал тот. — Ну и разукрасили они тебя, кормильцы.

— Не говори. Как дали по голове — так я всех Пап, начиная святым Дамасием и кончая нынешним, Львом, одновременно увидал.

— Ничего, — утешил монах. — За всё им отрыгнётся. Увидят завтра, как этого ихнего антихриста, посконного апостола, шарашкиного папу припекут.

И он похлопал ладонью по пеналу. Машинально. Фома заказал большой кувшин водки и закуску. Придвинулся ближе к доминиканцу.

— За Папу, — налил ему Фома.

Выпили. Закусили свежего посола рыжиками.

— Папа наш — ого! — сказал монах. — Я лицезрел Папу. Я целовал туфлю Папы.

— За туфлю Папы.

Выпили. Закусили копчёной гусятинкой.

— Папа всё может, — провозгласил Тумаш. — Давай за то, что Папа есть и что он всё может.

— Не буду я пить за Папу. Не могу.

Фома похолодел. Разговор начинал попахивать ересью и — через неё — костром. Среди гуляк могли быть шпионы. Он живо представил, как подъезжает к дверям корчмы «корзина для спаржи» и как его волокут туда, взяв под белы ручки, два здоровяка в одинаковых плащах.

— Эт-т-о почему?

— А ты мне налить забыл. Г-гы! Что, хорошо я пошутил?

— Тьфу! Чтоб с тобой всю жизнь так шутили... Ну, так за то, что Папа всё может. — Лёгкий румянец хмеля от этой шутки исчез с лица Фомы.

— Но и Папа не всё может, — заупрямился монах.

— Как это не всё?

— А так. Папа, как и Церковь, милостивым должен быть. Осудить он может. А исполнить приговор — дудки. И кардинал тоже. Для исполнения приговора мирянам дело передают.

— Брешешь!

— Я тебе брехну. Вот тут, — монах похлопал по пеналу, — дело антихриста. Несу, чтобы войт подпись поставил. Костёр. «Без пролития».

— А как не поставит?

— Чего ж это он не поставит? Помрёт разве что или съедет.

— А-а. Растолковал ты мне. Ладно. Так давай за милость Папы, за то, чего и он не может.

Выпили. Закусили солёными ядрами орехов. Монах начал что-то рассказывать. Это был занимательный, глубокомысленный, длинный рассказ. Жаль только, что Фома почти ничего в нём не понял.

— Идувойта дела... Сколькожно сидеть?.. Важнодело... Ловеры... Антихриста — судить!.. Безпроликрви... Ад... Галакрик! Дьячерти! Черъяволы!.. Сидеть — нет, спешу. Должныть послухадными, вот, ибо мы — монахи. М-мы, браток!.. Спацелую. Пойду.

Он встал и, шатаясь, пошёл к дверям. Фома рассчитался и, стоя в дверях, смотрел, как идёт монах... Так Роскаш узнал, какой удел ожидает Христа.