Христос рождается

Сестра не слыхала, или притворилась, что не слышитъ. Гриша позвалъ еще разъ, потомъ осторожно оглянулся и перелѣзъ изъ кровати на стулъ; крѣпкія, полныя ноженки его засѣменили по плетенкѣ стула, ловко прыгнули на коверъ и быстро зашлепали черезъ кохмнату.

— Не спишь! а-а! — шумно обрадовался мальчикъ, заглядывая въ кровать сестры. Зюлька быстрымъ движеніемъ зажала ему ротъ.

— Глупый! чего кричишь! — зашептала она. — Няня услышитъ… придетъ… — Гриша сразу присмирѣлъ, съежился и въ большихъ темныхъ глазахъ его показалось робкое и виноватое выраженіе.

— Глупый! — повторила еще разъ Зюлька. Гриша вздохнулъ, быстро заморгалъ, какъ-бы собираясь обидѣться, но вдругъ опять оживился и повеселѣлъ.

— А я теперь знаю, что намъ завтра на елку подарятъ, знаю! — быстро заговорилъ онъ, заинтриговывая и задорно пригибая голову къ плечу. Дѣвочка встрепенулась.

— Врешь! ничего не знаешь! — одумалась она сейчась же и снисходительно улыбнулась гримасамъ меньшаго брата.

— Знаю, знаю… — повторялъ Гриша, дразня и прищелкивая языкомъ.

— Ну, что? — съ любопытствомъ и недовѣріемъ спросила сестра.

— А вотъ… — Онъ забрался въ ея кровать и усѣлся въ уголокъ, натягивая рубашку на свои поднятыя колѣнки.

— А вотъ… мнѣ лошадь!

— У тебя много, — замѣтила Зюлька.

Онъ возмутился.

— Ну, что! какія это лошади! Всѣ безъ хвостовъ. Мнѣ хорошую, настоящую… такую! — онъ порывисто развелъ руки, растопырилъ пальцы, и глаза его блеснули восторгомъ и гордостью. Зюлька молчала. Она увѣрилась теперь, что братъ сочинилъ, будто бы знаетъ, что имъ приготовили на елку, и оживленіе ея пропало. Она думала и мысль ея отражалась на ея подвижномъ личикѣ шестилѣтняго ребенка.

— Ты слышалъ, Саша плакала? — тихо спросила она.

— Я завтра Сашѣ подарю пряникъ, — заявилъ Гриша. — Ты мнѣ разскажи, Зюлька, я не знаю… какая такая бываетъ елка?

Онъ лукавилъ, онъ отлично зналъ, какая у нихъ будетъ елка, и онъ не могъ удержать счастливой улыбки. Зюлька возмутилась.

— Глупый какой! тебѣ не жалко Сашу? У нея дѣвочка есть, больная… Ты слышалъ?

— И я боленъ былъ, — весело замѣтилъ Гриша.

— Ей жить худо. Отчего это худо? Отчего ее никто не ласкаетъ? У этой дѣвочки не будетъ елки?

Гриша съ недоумѣніемъ глядѣлъ на сестру и моргалъ. Онъ хотѣлъ отвѣтить что-то, но вдругъ забылъ, о чемъ спрашивала Зюлька, забылъ, что хотѣлъ сказать самъ, и вернулся къ своимъ мечтамъ.

— А я завтра голубой костюмъ надѣну и съ карманомъ! — съ глубокимъ вздохомъ удовольствія замѣтилъ онъ. — Мама сказала.

Зюлька молчала и думала. Гриша зѣвнулъ.

— Скоро теперь завтра, Зюлька? — спросилъ онъ. — Она отвѣгила разсѣянно:

— Теперь еще сегодня. Няня только чай пить пошла.

— Какъ долго! — жалобно протянулъ Гриша.

— А потомъ еще день… Это какой день, Зюлинька? Сперва одѣваться, потомъ чай пить, потомъ обѣдать и потомъ ужъ… вотъ и елка!

Онъ такъ обрадовался, когда дошелъ до желаннаго заключенія, что совсѣмъ нечаянно громко вскрикнулъ.

— Дуракъ! все кричитъ! уходи ты! — разсердилась Зюля. — Самъ кричитъ, а няня на меня ворчать будетъ.

Гриша чувствовалъ свою вину; онъ крѣпко зажалъ ротъ обѣими рученками и тихо зашепталъ что-то въ ладони. Сестру онъ не понималъ. Она думала о чемъ-то, спрашивала что-то совсѣмъ ненужное и неинтересное и сердилась на него, Гришу. Что сталось съ Зюлькой. Глаза мальчика сперва исполнились недоумѣнія, потомъ они начали смыкаться, Гриша зѣвнулъ протяжно и сладко и прислонился головой къ спинкѣ кровати. Мимо него медленно прошла лошадь съ большимъ хвостомъ и настоящими двигающимися ногами, потомъ тутъ же въ дѣтской загорѣлась елка, замелькали огни, засверкали звѣзды. Съ потолка съ мягкимъ шорохомъ посыпался золотой дождь… Ласково засмѣялась гдѣ-то мама, а какой-то большой пестрый паяцъ сорвался съ дерева и началъ плясать…

— Гриша! — услыхалъ онъ чей-то жалобный голосъ, — Гриша! нельзя здѣсь спать, уходи.

Чья-то рука потрясла его за плечо, но паяцъ плясалъ удивительно, Гриша не могъ оторвать отъ него глазъ, онъ засмѣялся и… вдругъ что-то оборвалось, и онъ полетѣлъ внизъ.

Зюля сидѣла въ своей постелькѣ и съ безпомощнымъ отчаяніемъ глядѣла на брата; онъ крѣпко спалъ, прижавшись въ уголокъ въ ногахъ ея кровати.

— Ну, вотъ какой! — чуть не плакала она. — Гриша, уйди… Няня будетъ сердиться.

Гриша не слыхалъ; тогда дѣвочка опять легла на свою подушку и мало-по-малу глаза ея приняли прежнее выраженіе упорнаго и неразрѣшимаго вопроса.

— Отчего ей жить худо? Отчего она умираетъ, эта дѣвочка? А развѣ не надѣнетъ она завтра новое платьице? не будетъ у нея елки? Отчего у нея, у Зюльки, завтра будетъ и платье и елка и подарокъ къ елкѣ, а Сашина дѣвочка умираетъ, потому что ей жить худо? Какъ это худо? ручки и ножки у нея такія худыя, кривенькія, какъ у прачкинаго Ванюшки? животикъ болитъ, какъ у Гриши, когда онъ былъ боленъ? чужіе люди не любятъ Сашину дѣвочку, не даютъ ей конфектъ и варенья?… А Саша любитъ и плачетъ…