— Нет, она не пуста. Там есть жители, немного, но есть. Это живая память мучений. Я видел муки Испании, я их испытал на себе, но мучения Мекоики — это совсем другое. Все, что есть гнусного и чудовищного в мире, все терзало Мексику. Сотни раз становилась она жертвой надругательства, вероломства, кровавых преступлений. Церковь и Северная Америка дали ей немало жестоких уроков, да и теперь дают, а свои, мексиканские богачи высасывают последние соки из ее обескровленного тела. И так продолжается целых четыреста лет. Какой другой народ мог бы выдержать это и сохранить столько силы, гордости и мужества? Да, сто тысяч человек жило, вероятно, когда-то в этой долине, и когда-нибудь там снова будут жить сто тысяч. Сейчас от людей, населявших эту долину, осталась только горсточка. Но они не исчезли с лица земли — нет, они не исчезли. Дети их будут возделывать землю, и земля расцветет.
Мы дошли до остатков обширного парка, служившего, должно быть, местом больших празднеств. Мы оглядывали развалины амфитеатра, где некогда, во времена древней индейской цивилизации, восседали вельможи и рыцари, и фантазия дорисовывала нам зрелище, полное блеска и красок; мы видели расписные стены и расписных идолов, развевающиеся стяги и сверкание золота. Вдруг перед нами вырос мальчик индеец; козы, которых он здесь пас, мирно щипали траву среди развалин. — Если сеньорам угодно, — сказал он, — я могу показать место, где жили жрецы. — Мы охотно согласились и дали ему песо; его смуглое красивое лицо на мгновение вспыхнуло от удовольствия, и, следуя за ним и его козами, мы спустились по извилистой тропке к широкому выступу горы, где стоял длинный ряд жилищ, как видно обнаруженных при раскопках. Сверху они были незаметны. — А кто тебе сказал, что это жилища жрецов? — спросил Серенте мальчика.
— Из Мехико приезжает сюда ученый археолог из музея, он мне все рассказывает и объясняет, — сказал мальчик. — Он говорит, что эти дома построены моими предками и что я должен хорошенько запомнить, какие они были, потому что когда-нибудь мы их отстроим заново. Когда я вырасту, я поступлю в университет и тоже стану археологом. Я уже и сейчас кое-что понимаю. Вот, посмотрите сюда, — он указал на верхнюю часть склона в конце плато. — Видите, между деревьями гладкое место, словно проплешина? Вот мне и пришло в голову, что, может быть, там под землей — каменная дорога; трава в этом месте выросла, а деревья не растут. Даже археолог из музея не догадался об этом, пока я ему не сказал. На следующей неделе мы там будем закладывать пробный шурф. Вы знаете, что такое шурф?
Мы сказали, что знаем, и он повел нас дальше. Мы еще долго ходили за ним и слушали его болтовню, полную своеобразной ребячьей мудрости. Прощаясь, он поклонился нам с той изысканной грацией, которой мексиканцев учить не приходится и которая многим из них свойственна от природы, и как гостеприимный хозяин пригласил нас побывать еще и привезти наших друзей. — Люди ведь не знают, что здесь, на этой горе. Вы им расскажите.
Мы молча вернулись к машине, молча проехали большую часть обратного пути. Только когда до Куэрнаваки оставалось уже совсем немного, я опросил Серенте:
— А что с той девочкой, вы ничего больше о ней не слыхали?
— Она умерла два дня тому назад, — без всякого выражения в голосе ответил Серенте. — Вчера я был в церкви, где ее отпевали. — Позднее я узнал, что это он дал денег на похороны, но в разговоре он об этом умолчал. — Красивая девочка была, — продолжал Серенте. — Мне очень хотелось плакать. Я, кажется, становлюсь сентиментальным, как североамериканец, а надо вам сказать, что, за немногими исключениями, я так же ненавижу североамериканцев, как и сентиментальность. Вы — одно из этих немногих исключений, мой друг, и вы, надеюсь, уже научились не обижаться на то, что я иногда говорю. Считаю, между прочим, что девочку все равно нельзя было спасти, пусть это вам послужит утешением.
— Меня это ничуть не утешает, а кроме того, я уверен, что вы говорите неправду.
— Ну, допустим, я говорю неправду. Какая разница? Все дети красивы и хороши, будь то в Мексике или в Северной Америке. Здесь они гибнут от дизентерии и вирусного гриппа, а ваши соотечественники находят и другие способы расправляться с детством. Вот теперь у вас есть великолепная новая игрушка — водородная бомба, которая позволит вам сеять смерть с гораздо большей экономией и выгодой, чем здесь, в Мексике, где вы обходитесь такими старомодными средствами, как гнет, распространение невежества и монополия в производстве антибиотиков.
— По-моему, есть и мексиканские компании, которые занимаются производством антибиотиков и торгуют ими по ценам не ниже наших.
— Справедливое замечание, — вздохнул Серенте. — На меня нашло дурацкое настроение, и лучше мне вообще замолчать. А кроме того, я хотел бы вернуться к себе в амбулаторию до дождя.