Сами первосвященники занимались разведением голубей для продажи их по высоким ценам.
Святотатство это усиливалось еще оттого, что в этой торговле тайно участвовала высшая иерархия. Так, продажа голубей в значительной степени тайно находилась в руках священнической аристократии, и сам первосвященник Анна получал особенно большие барыши от своих голубиных лавок на горе Елеонской.
…И дом всемирной молитвы походил на вертеп разбойников!
Только небольшая часть сопровождавшей Иисуса огромной толпы могла войти в так называемый «Внешний» двор храма, har habajit, двор «язычников», отделенный от двух следующих внутренних дворов, куда разрешался доступ одним сынам Израиля, с каменной решеткой и с остерегающей язычников надписью: «Входящему смерть». Великолепные притворы с исполинскими, в двадцать локтей вышины, столпными ходами из белого мрамора, с резными потолками из кедрового дерева и помостами из разноцветных каменных плит окружали Внешний двор.
Здесь увидел Иисус великое Гананово торжище: скотный и птичий двор; множество лавок и лавочек, где продавались жертвенная соль, мука, елей, вино и фимиам; множество меняльных столов и прилавков, где паломники со всех концов земли обменивали римскую «нечистую» монету с изображением кесаря на «святое серебро», древний тирский зекель, потому, что в нем только могла вноситься храмовая дань. Звон серебра на меняльных столах; хлопанье голубиных крыл в бесчисленных клетках; брань, клятвы, крики, вопли торгующихся так, как только сыны Израиля торговаться умеют; жалобное блеянье овец и мычанье быков, чуявших кровь близкой жертвенной бойни, — все сливалось в один оглушительный хор. Гнусная нажива, обман и грабеж царствовали здесь, у самого сердца храма, — у Святая Святых.
Нечестивое и небрежное обращение со священными предметами оскорбляло религиозное чувство Иисуса, иногда доходящее до крайности.
Иоанн. 2:15.
Он велит выйти также продавцам голубей, хотя и не так строго; голуби были жертвой бедняка, и присутствие их, как символа невинности и чистоты, менее оскорбляло и оскверняло храм. Однако и торгующим голубями Он властно сказал: «Возьмите это отсюда»…
…В несколько минут животные выгнаны, столы и сидения перевернуты, мешки с деньгами выброшены; все приняло новый лучший вид, и на место прежнего мятежа вступили тишина и благоустроение.
Сделать это, конечно, не мог бы один: народ помогал Ему. Как бы иначе Он мог разорить все эти нагороженные лавки и лавочки, опрокинуть все меняльные столы и столики, очистить весь огромный Внешний двор от звериной и человеческой нечисти? Очень вероятно, что и Ему самому бич пригодился, чтобы гнать не только четвероногий скот.
Так же вероятно и то, что гонимые, бегущие после первого удивления и страха остановились, опомнились и начали сопротивляться, так что дело обошлось не без драки, а может быть, и не без крови. Вспомним, что у Двенадцати были мечи, — по крайней мере два: один у Петра, а другой, может быть, у Иоанна, «Сына Громова», и что в последнюю ночь будут они защищать Любимого до крови. Так же, конечно, и теперь готовы были Его защитить в этой самой неистовой из всех человеческих толп — иудейской, где казалось, что не одна половина дерущихся идет на другую, а все против всех в общем побоище…
Даже священники, фарисеи, книжники и левиты, несмотря на свою гордость и формализм, не смели порицать такого действия, которое могло бы быть совершено и Неемией, и Иудой Маккавейским, (знаменитые иудейские защитники веры.
…Обратившись к устрашенной толпе, Он объяснил ей свое право, сказавши: «