Хризантема императрицы

Герман не ответил, на лице его появилось выражение упрямое и вместе с тем задумчивое, сделавшее его неуловимо похожим на мраморного юношу, но постаревшего и обремененного заботами. Леночке же было и страшно, и безумно жаль этого человека, который за прошедшие дни стал если не дорог, то точно близок.

– Поэтому, милые мои, – нарушила затянувшуюся паузу Дарья Вацлавовна, – выход у нас с вами один: найти убийцу.

– Вы так меня любите?

– Нет, Герман, я просто не желаю, чтобы эта сволочь нарушила мои планы. А поэтому, ты сейчас сделаешь следующие вещи. Во-первых, разыщешь вчерашнюю шлюху и выяснишь, когда она появилась в квартире и не выходил ли Шурочка. Во-вторых, навестишь одного человека и выяснишь, не появлялся ли в городе Жихарь, и не интересовался ли кто его дружком...

Наследник

– Жихарь? Жихаря, значицца, надо... а нету Жихаря! Так и передай царице-матушке, – старичок ехидно захихикал. – Если она еще не знает.

В комнате висел плотный сигаретный дым, сине-сизый, свившийся в углах в пыльные колтуны пыли, проевший на обоях коричневые пятна и окрасивший кожу хозяина в характерный желтый оттенок, который свидетельствовал о больной печени. Впрочем, похоже, что старику было наплевать и на печень, и уж тем паче на неудобства, испытываемые гостем.

Эта квартира находилась на другом конце города, в подвале старого, определенного под снос, но все еще жилого дома. Сквозь немытые стекла проглядывали зеленые кусты сирени, кусок вскопанных грядок да ржавая лейка.

Комната здесь была всего одна, прокуренная, неряшливая, собравшая в себя вещи самые разные, вроде шкафа без одной дверцы, круглого зеркала, картины без рамы, колченогого табурета да стула с претензией на хай-тековский дизайн. У самого окна ютился стол, под которым дремал облезлый кот полосатой дворовой масти, на столе стопкой лежали газеты десятилетней давности, несколько пачек из-под «Примы», банка консервов «Килька в томате» и литровая деревянная кружка.

– Годика три уж как преставился Жихарик, чтоб ему на том свете костерок да потеплее выбрали, – дед, раздавив бычок о деревянную культю, сунул окурок в банку и тут же достал следующую сигарету, сунул в зубы и велел:

– Помоги.

Был он однорук, однобок и одноглаз, являя собой яркий пример уродства телесного, но при всем этом, как успел заметить Герман, держался дед бодро и характер имел боевой.

– Я-то хотел доложиться, – говорил он, попыхивая мятой сигареткой, которую прикрывал здоровой ладонью. – Но занемог, слег по осени, а там и подумал, с чего это мне царицу-матушку да по пустяковому-то делу беспокоить? Чай, Жихарем они давненько не интересовалися, я-от и порешил, что ушла надобность, а оно вот как... ну а ты, значится, при ней?

– Точно.

Герман было решил, что сейчас и этот про лакейство заговорит, но нет, калека усмехнулся в седые усы, стряхнул пепел и поинтересовался:

– И давно?

– Да уж года два. Присматриваю.

– Ну... эт ты загнул. Присматривает он. Царица-матушка не из тех, за кем присмотр нужен. Умнейшая женщина, я таких-то и не встречал. К счастью.

– Почему «к счастью»?

– Умные бабы – чума и холера, и десять казней египетских. Вот матушку возьми-то: Федотыч, уж на что крепок был, на что суров, а перед нею робел...

Дед замолчал, уставившись в окно. Из-под стола выбрался кот, тоже одноглазый с ободранным ухом да облезлым боком, прошелся по комнате, запрыгнул на стол и, раззявив розовую пасть, издал звук, отдаленно напоминающий мяуканье.

– Так ты-то передай, что отошел Жихарь на тот свет, – очнулся калека. – Ну а второго вопроса касаемо, то приходил давеча человечек, вопросы задавал, денег дать обещался. Какой из себя он? Обыкновенный. При костюме, мордастый, белявый, мордой смазливый и наодеколоненный так, что спасу нет.

– Спасибо, – Герман поднялся. Ему не терпелось выбраться из этой провонявшей сигаретным дымом комнатушки и вернуться домой. Он беспокоился сразу и за Леночку, и за Императрицу, которую хоть и ненавидел, как прежде казалось, но вот боялся оставить надолго одну.

Однако старик, ловко придержав рукой за штаны, поинтересовался.

– Так ты говоришь, что два года при матушке?

– Да.

– И отправить тебя отправила, а сказать толком, зачем вопросы, не сказала?

– Ну... да. А что?

– А то, что ты, паря, как-то скоренько сбегти собрался. Я-то держать не стану, только... хотела б она вопросы задать, позвонила б, чай, не дикий я, телефону имею. Значится, не за ответами она тебя сюда послала.

Кот на столе выгнул спину и сердито заурчал.

– Цыц, – рявкнул старик. – А ты, нелюбопытный, садися и слушай. Не знаю, чего у вас там происходит, но ты царицу-матушку побереги, она ж даром, что умная, но баба же, и сердце бабье, и душа... эх. В общема, история эта давненько случилася, еще когда я при колонии одной в надзирателях числился. От же времечко-то было...

Дед мечтательно закатил глаз, нарочито-трагическим жестом смахнул невидимую слезу и продолжил: