Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны

В одной из своих статей Вирджиния писала, как знаменитые французские crimes passionelles (преступления страсти) уступили место мелкому воровству, – доведенные до отчаяния люди выхватывали продукты из корзин или разбирали заборы на дрова. Даже тощие голуби на городских площадях и кролики, разводимые на городских балконах, ценились за мясо. Люди были в среднем на один стоун[81] легче, чем до войны, многие из-за недоедания лишались зубов и ногтей[82]. Дети так голодали, что их рост останавливался, и многие умирали от обычных болезней. Плохое питание приводило к эпидемиям скарлатины, дифтерии, туберкулеза, брюшного тифа, фурункулам и импетиго. Сама Вирджиния, хотя и ела, когда могла, в своем любимом лионском бистро, едва могла бы позволить себе похудеть еще больше.

В одном из сообщений в «Нью-Йорк пост», которое, как и многие другие, было не опубликовано, а отправлено прямо в УСО, Вирджиния сообщила, что тридцать человек были госпитализированы в Лионе с алиментарной дистрофией, – отеком всего тела, вызванным голоданием[83]. С приближением зимы (самой суровой со времен Ватерлоо в 1815 г.) здоровье населения еще больше ухудшилось из-за сильных холодов. Одежду (в особенности бюстгальтеры) было тяжело достать из-за нехватки рабочей силы и отсутствием множества компонентов для производства. Запасы кожи были реквизированы немецкими военными, что привело к острому дефициту нормальной обуви. У той немногой, что иногда все еще встречалась в магазинах, была деревянная подошва, которая громко цокала, когда человек шел по улице. Этот нестройный звук стал привычным музыкальным фоном времен нацистского режима.

Едва ли эту обстановку можно было назвать благодатной почвой для развития контролируемой Лондоном сети. Вирджинии повезло, что Уиттингхилл в американском консульстве познакомил ее с пилотом Королевских ВВС, приходившим к нему почти каждый день. Сильно обгоревший в результате пожара на своем бомбардировщике над Бельгией в первый день немецкого блицкрига в мае 1940 года, Уильям Симпсон провел несколько месяцев в госпитале, с ног до головы покрытый смазанными маслом бинтами, и теперь ожидал репатриации, пока подобные гуманитарные мероприятия все еще разрешались Францией. Некогда красивое, теперь его лицо было покрыто ужасными шрамами, а часть носа и левого века отсутствовали. Ему ампутировали пальцы, так что он не мог расстегнуть брюки без посторонней помощи: ему всегда требовался кто-то, чтобы помочь сходить в туалет. Его левая ступня и колено были сильно обожжены, и он мучительно хромал, опираясь на палку и каждый раз перед выходом собираясь с духом, чтобы справиться с неизбежными любопытными, испуганными или сочувствующими взглядами. Они с Вирджинией сразу же нашли общий язык, и Симпсон изо всех сил старался вознаградить ее за понимание и возможность снова почувствовать себя полезным.

Симпсон полагал, что, у него есть способ удовлетворить ее острую потребность в надежных агентах. Он предложил познакомить Вирджинию с одним из самых знаменитых жителей Лиона. Его подруга-француженка уже однажды рисковала жизнью, помогая ему найти убежище в Лионе, и при необходимости вносила свою лепту в борьбу с нацистами почти в одиночку (как и многие участники Сопротивления на тот момент). Американке предстояло завоевать ее доверие – если она сможет – и завербовать для помощи в разработке операции Сопротивления, подконтрольной Лондону и УСО. Симпсон считал, что если кто-то и может это сделать, так это Вирджиния. Он видел, что она отличалась от других женщин; она обладала тем, что он считал (в представлениях того времени) мужскими чертами: «храбростью и целеустремленностью», несмотря на ее «преимущественно женственную внешность»[84].

Любимица Симпсона Лионез (которая, по его словам, вернула ему «чувство мужественности») совсем не была похожа на типичного представителя Сопротивления. Тридцатисемилетняя «жгучая брюнетка» с «животным сексуальным магнетизмом», она была совладелицей одного из самых успешных публичных домов Лиона. Она любила кутаться в шелках и мехах и увешиваться драгоценностями, и она излучала «цыганское тепло» на вечерах, которые устраивала в квартире над своим местом заработка в окружении целого зверинца из черных кошек – один из ее котят даже преданно ходил за ней по улицам. Снаружи здание выглядело как обычный многоквартирный дом на неказистой улочке Лиона (теперь его сменили современные офисы Национального казначейства Франции), но внутри пряталась настоящая сокровищница: гобелены, деревянные сундуки, наполненные золотыми монетами, и шкафы, набитые парижской одеждой от кутюр. Состоятельные и влиятельные люди приходили сюда ухаживать за хозяйкой и в обмен на ее благосклонность были счастливы выполнить ее волю.