Хромой Орфей

И Войта наливает рюмку и распускает лицо в улыбке. Все это ради доченьки домовладельца. Понимаешь, Милан? Потому что, несмотря ни на что, я люблю ее, глупо, отчаянно, до слез, тянусь к ней, трясусь за каждое ее ласковое словечко, улыбку, поцелуй... хотя иной раз хочется ее ударить, хотя временами я задыхаюсь здесь и сбежал бы, если б мог пересилить себя, вырвать из сердца любовь и не сдохнуть при этом, поверь! Можно ли вообще любить и ненавидеть одновременно? Не знаю, я не создан для таких контрастов, но это так. И я чувствую себя изменником, мне кажется, ребята, что я изменяю нашему делу... Да нет, ну чем же, собственно?

- Оставь меня в покое, Войтина, будь умницей, я хочу спать, спать, спать!

Осень уже опустошала сад, в окна стучал дождь, деревья за окном раздевались донага, увядание в природе удивительно совпадало с увяданием их любви, и этого было уже не остановить.

О следующих двух месяцах у Войты в голове сохранилась какая-то путаница: сходки «Орфея», смех Алены, рассуждения Милана, аромат белой комнатки и вонь заводских клозетов, вечеринки и листовки, свинг, потрепанные брошюрки, рев радиолы, осколки стекла на ковре, ночная кража на складе, гудение пылесоса. Каутце, колени Алены под шерстяной юбкой, аресты в моторном цехе, ненастье и тоска по ее телу, звяканье контрольных часов, нарастающее чувство стыда, жалости, бессилия и гнева, доводившее его чуть не до бешенства и до такой муки, что хотелось плакать... Ну и что еще?

- Отстань, я не изменюсь, - устало отвергала Алена все попытки наладить согласие. - Да и не хочу. Почему ты не умеешь развлекаться, как все?

Бархатный голос пани:

- Вы должны понять ее, Войтишек, Алена по натуре хорошая девушка...

Хорошая девушка вчера страшно перепилась... Мать по ночам ужасно дышит.

- Сходи же к доктору, - уговаривает ее Войта, - и брось эту работу!

Врач немного успокоил Войту:

- Ничего страшного, просто утомилось сердце. Надо его поберечь! Но, молодой человек...

«...Можешь отпереть этот замок?» - серьезно сказал тогда Павел. Если бы я во всем эдак разбирался, как в замках! Надо бы воспротивиться, дальше терпеть невозможно. Началась серия мелких бунтов, которые Алена подавляла одной улыбкой, потом последовал ряд слабых взрывов - один за другим.

Неожиданной причиной первого из них была мать Войты. Придя с работы, он застал ее на диване и испугался, Фанинка тяжело дышала.

- Ничего, ничего, сыночек, я тут убиралась, и что-то мне стало нехорошо. Пройдет. Надо же прибрать наверху, сегодня придут гости, если будет не прибрано, что про нас подумают...

Войта взбежал по лестнице и настойчивым тоном, несвойственным ему, попросил Алену отменить вечеринку. Она удивленно подняла глаза и тотчас же ощетинилась.

- Как это так, что за глупости? Разогнать мне их, что ли?

После жестокой ссоры она немного уступила:

- Ладно, не учи меня, пожалуйста. Я скажу гостям, чтобы вели себя тихо, вот и все!

Войта ушел уязвленный ее эгоистической бесчувственностью, ожесточился и весь вечер оставался внизу, у мамы. Никто его не звал и не уговаривал, по нем явно не скучали, но вечеринка вначале проходила тише обычного. Незадолго до полуночи наверху вдруг открылась дверь, и Алена прибежала на минутку вниз проведать больную. На Войту она даже не взглянула, погладила Фанинку по седой голове и изобразила сочувствие:

- Фанинка, золотая моя, что с тобой? Смотри не болей!

Войта заметил, что ей не терпится вернуться обратно.

- Ничего, ничего, хорошая ты моя девочка, - успокоила ее растроганная Фанинка. - Завтра я уже буду на ногах. Спасибо, что ты ко мне зашла.

«Хорошая девочка» облила Войту снисходительным взглядом и через минуту испарилась, а наверху вскоре стало гораздо шумнее - слышался топот и рев, видимо, Арчибальд «откалывал» свинг, все в такт хлопали в ладоши; после полуночи уже казалось несомненным, что вот-вот обрушится потолок.

Войта с трудом сдерживал гнев. Он твердо решил, что завтра - у него как раз будет свободный день - он отвезет мать к тетке, в Полеграды; с теткой уже давно сговорено, мать поживет у нее и отдохнет. Конец, хватит этих уборок в доме, раз и навсегда! Отвезет туда мать хотя бы силой, пусть Алена и пани лопнут с досады!

На другой день он объявил милостивой пани о своем решении и не поддался ни на какие уговоры. Мать жалобно протестовала, но Войта все-таки повез ее дневным поездом в Полеграды. В вагоне он терпеливо выслушивал наказы: «Пальму-то, пальму не забывайте!.. А я хотела устроить сегодня большую стирку... И что ты только делаешь, сыночек! Что обо мне подумает пани!.. Она даже не знает, где лежат прищепки для белья!.. И разве найдешь надежную прислугу в такие-то трудные времена?»

Мать была совсем выбита из колеи. Войте даже стало жалко ее. Но он, стиснув зубы, выслушал все ее причитания и остался непоколебим. Так нужно! И не только из-за ее сердца. Он, Войта, поговорит с теткой - какая-нибудь легкая работа там найдется.

Он вернулся с ближайшим поездом, и на душе у него были смятение и гнев.

И вот снова поле боя! На втором этаже слышно гудение пылесоса.