Хромой

– Если шаман не дат тебе… – Он не сразу смог подобрать слово. – Травы «глупый воин», ты бы смерт в бой. У нас колдун тоже дават травы «глупый воин», когда надо бой идти. Когда бой смерт. – Лафот поглядел на меня вопросительно, понял ли я.

Я кивнул. Что тут непонятного, когда идут в последний бой, все средства хороши.

– Почему глупый воин?

– Жит – да, глупый – тоже да. Если смерт, то не глупый.

Зашибись, похоже, шаман меня еще и придурком сделал. Убью тварь. Вот убегу подальше и решу как. Особо словам лафота я, правда, не поверил, возможно, у них и у орков это разные штуки, по крайней мере, умственных отклонений я не ощущал. Тут проснулся второй лафот и молча направился к реке.

– Хромой. – Я протянул руку лафоту.

– Лоикун.

Мы обменялись рукопожатием.

Вот удивительно, миры разные, а процедура знакомства почти одинакова. Единственное, здесь при пожатии смещали руку несколько ближе к запястью и большим пальцем не захватывали ладонь.

– А он?

– Оссурин.

Мы некоторое время молчали. Вернулся второй лафот.

– Спасибо, – запоздало решил я поблагодарить их.

– Ты спасат нас, мы тоже спасат, – встал Лоикун. – Надо ехат.

М-да, в дорогу они собирались не по-русски. Даже не присели. Лафоты накинули почти одновременно седла на лошадей.

– А где вы их взяли? – провел я ладонью по морде белоснежного жеребца.

– У орка, – равнодушно объяснил Лоикун.

Ну да. Чего это я? Про мечи даже спрашивать не стал, предвидя такой же развернутый ответ. Когда лафоты сели на лошадей, я растерянно посмотрел на них. Разговорчивый Лоикун вынул ногу из кожаного стремени, приглашая меня на круп. Этого, правда, оказалось мало, и он подтянул меня, как котенка, за шкирку. Ехали мы в этот раз не до сумерек. Остановились, когда солнце перешагнуло две трети своего дневного пути. Всю дорогу мне чудился запах каши – наверное, заработал желудок. Лафоты не произнесли больше ни слова. Встали вновь у реки. Пока я растирал перенапрягшиеся после постоянного сжимания крупа ноги, мои спутники расседлали и стреножили лошадей. Оссурин при этом выглядел ненамного лучше меня. На его лице выступили мелкие капельки пота.

– Садис дерево, рука назад делай, – указал мне на местную березу Лоикун.

– Зачем?

– Каша ел – плохо будет.

Мамочка. Милая мамочка. Забери меня обратно. Тоска была такая, что слезы наворачивались. Я от шаманского зелья не отошел, а еще и ломку от орочьей стряпни переносить.

– Я не переживу, – простонал я.

Оссурин послушно сел на землю и завернул за дерево руки. Лоикун ловко стянул их уздечкой.

– Садис. – Он повторно указал мне на дерево.

Я послушно сел. После того как мои руки были связаны, я наконец понял, откуда шел тревожащий меня аромат – изо рта Лоикуна. Собственно поэтому он и выглядел лучше нас. Меня прямо затрясло от такого коварства. У него, значит, «лепешка» есть… Но разум совладал с эмоциями. Вернее, не разум, а желание стать свободным.

Лоикун, пока не стемнело, сходил к реке и принес оттуда охапку каких-то растений. Сев перед нами, он извлекал из их корней белые стержни и кормил нас ими. Вкус был горьким, и я попытался отказаться, тем более что желудок после вчерашних процедур все еще болел, но лафот убедил:

– Еш. Завтра еш не моч. Нет еш – можно не жит.

Выполнив свою миссию по кормежке, он, нарезав ветвей ивы, сел напротив нас на седло и стал их сплетать.

Ночью у меня поднялась температура, пусть и невысокая, но нудная, мешающая спать. Оба лафота дрыхли. Я попытался освободить руки – безрезультатно, Лоикун умел связывать. Сон сморил меня лишь под утро. И то не сон – полудрема, постоянно прерываемая шорохами леса. Само положение связанного вызывало чувство беспомощности.

Проснулся я от холода, когда только забрезжил рассвет. Температуры вроде не было, Лоикуна тоже. Я попытался сменить положение, чтобы хоть немного размять затекшее тело, и наткнулся на безумный взгляд Оссурина.

– Goleb stekan zaga, – угрожающе произнес лафот.

– Оссурин, ты перейди на имперский, я не понимаю.

Он в ответ зарычал. Со стороны реки появился Лоикун со сплетенной вчера корзиной, или, вернее, мордушкой, в которой трепыхалось несколько довольно увесистых рыбин. Оссурин оживился и вывалил на своего соплеменника поток слов. Я ни одного не понял, но по экспрессии речи можно было с полной уверенностью сказать, что каждое слово было матерным. Лоикун молча разрезал рыбину вдоль хребта и ловко снял с нее кожу вместе с чешуей. Потом старательно вытащил все кости, складывая кусочки мяса на лист лопухообразного растения, и принялся за вторую. Когда он закончил чистить рыбу, то, отправив несколько кусочков прямо в сыром виде себе в рот, подошел сначала к Оссурину. Тот попытался укусить соплеменника, а рыбу, которую Лоикун засунул в него насильно, разжав его челюсти, выплюнул. Лафот вздохнул и подошел ко мне.

– Еш.

Я послушно открыл рот. Пока ел, наблюдал за лицом кормящего, его лоб был покрыт капельками пота.

– Давно каша орка ел? – спросил он меня после завтрака.

– У орков.

– Лепешка нет?

– Нет, лепешек не было.

Он отвязал мои руки.