Ни признака страдания, ни тени испуга не было в её облике. Просветлённый взгляд Муры устремлён на Большака.
Их взгляды встретились. И он невольно замер, всё такой же большой и спокойный. Только на сухощавом, сильно обветренном лице появились жёсткие чёрные усы.
Никто не шелохнулся. Двигалась одна Мура. Она подползла к сидящему Большаку и ткнулась носом в огромные его пыльные сапоги.
Будто очнувшись, Большак ладонью слегка погладил Муру по голове:
– Кто же тебя так, а? Я возьму тебя с собой.
– Куда? На фронт! Андрей, разве можно? – мерцая ожившими глазами в дверном проёме выдохнула Анна.
– Во второй роте кутёнок прибился. А у нас будет Мура. Я вылечу её. На фронте некогда болеть! Все хвори отлетают.
Мура слушала родной голос и ей было отрадно.
Последнее, что она почувствовала: это прикосновение рук Большака к её левой кривоватой ноге. Он не забыл её беды… Голос у него стал на войне глуховатым, а руки остались такими же, как раньше, большими и бережными.
Сильная боль внезапно пронзила её висок. Мура ткнулась ещё глубже между носками сапог Большака.
Он заметил это её движение. Сказал сдержанно, очевидно, полагая наговориться потом, в дальней совместной их дороге:
– Как же ты? Видать, натерпелась. Преданная до смерти!..
…Мура уже не слышала этих его слов. Тельце её, ставшее за последние дни больным и тщедушным, судорожно дёрнулось и затихло.
Жизнь Муры, незаметная и, как все другие на земле, неповторимая – истаяла…
До самого конца войны в доме на улице Прибрежной не было кошки. И только вернувшийся с фронта поседевший Большак привёз с собой подобранного где-то в дороге котёнка. Такого, как Мура. Белого и с голубыми глазами… Но это уже другая жизнь, другая история…
Одиннадцать и одна
Худая рыжая дворняга прибилась ко двору пастуха Володи Кузовкова ещё в начале лета. Её не гнали. Придёт – уйдёт…
Двор пастуха полон всякой мелкой живности. Да ещё скотина, да три собаки, как она, дворняги. Не заскучаешь.
С собаками она быстро подружилась. Добрый большой пёс Верный приноровился себе в удовольствие вылавливать у неё блох. Так и толкался около неё.
С хозяином двора Володей у неё сложились свои отношения. Еду она от него принимала, а гладить не давалась. Отойдёт, хромая, в сторонку. Ляжет на землю и глядит пристально снизу вверх на него умными глазами. Будто что сказать хочет, да не решается.
– Кто-то её, видно, сильно обидел, вот и не подпускает к себе, – говорил хозяин про собаку, словно извиняясь за неё, – ничего, обмякнет у нас…
Он стал называть её Найдой.
Пытался посмотреть её правую заднюю хромую ногу, а собака не далась. «Ладно, и это на потом оставим, – покладисто согласился пастух. – Не было б только какого заражения».
А тут Найда пропала. И надолго. Обнаружил пастух её случайно в дупле огромной осиновой раскоряжины, когда пас коров в луговине. И не одну, а с одиннадцатью рыжими, как она, щенками. Получалось, что ушла она со двора туда, где потише. Обдумала заранее.
«Вольному воля, – только и сказал он ей в первый день, – коль тебе здесь удобнее. В этом дупле и от дождя, и от чужих глаз – в самый раз укрыться».
Он стал приносить ей еду.
Когда коровы, сбившись в самую жару в кучку под огромными дубами на вытоптанной площадке отдыхали, он подходил к дружному семейству Найды. Проверял, всё ли нормально. Говорил, то ли осуждая, то ли одобряя: «Самостоятельная ты, Найда, однако. И рисковая».
Всё бы ничего, да на единственной дороге в эту луговину какие-то городские сноровистые ребята закопали мешавший проезду земляной ров. И повалил народ сюда на машинах. Палатки и тут, и там. Шашлыки, дым коромыслом. И над всем этим неумолкаемая весь день громкая музыка.
«Ещё бы, место теперь самое то: справа Волга, слева огромная протока – находка для тех, кому делать нечего, – говорил Кузовков. – Надо что-то делать с дорогой».
Утром под дубом с большой сухой вершиной он наткнулся на убитую цаплю. Найда видела, как пастух закапывал останки большой серой птицы под скрипучей лесиной.
…Она стала сама не своя. Пастух успокаивал её:
– Скоро похолодает и столько народу здесь не будет.
Глупая, зачем убежала со двора?
Она слушала его и понимала разговор по-своему. В один день, вернее вечер, в сумерках, переселилась со щенками к нему во двор.
Конечно, во дворе потише. Но тоже хватает всякого.
И на глазах у всех. Она попробовала решить эту проблему. Между банькой и кучей дров нашла узкий проход и там, в дровах, устроилась со своим выводком.
Пришло время, когда подросшие щенки начали разгуливать по двору. Весь двор от них рыжий.
Вместе со всей скотиной хозяина, собаками его, получался целый зоопарк. Хозяину порой уж и самому не протиснуться куда надо. Иногда кутята высыпали со двора на улицу на зелёную траву-мураву. Рыжее на зелёном – это здорово! Прохожие, особенно ребятишки, не могли пройти мимо не остановившись. Начинали с ними играть.
Нюра – жена пастуха Володи – не выдержала:
– Убери ты эту свору, надоело!
– Куда ж я её дену? – слабо возражал Кузовков.