Хромые кони

Тем временем этажом выше Мин Харпер и Луиза Гай сидят за одним столом. Если Мин по-прежнему имеет обыкновение охлопывать карманы, проверяя, не обронил ли чего, то эту привычку он теперь держит под контролем; а если Луиза по-прежнему скрипит зубами в стрессовых ситуациях, то либо теперь учится властвовать собою, либо пребывает в состоянии эмоциональной безмятежности. И хотя им с Мином еще многое нужно обсудить, сейчас все их внимание приковано к радиоприемнику, сообщающему о гибели некоего Роберта Хобдена, которого сбил, а затем скрылся с места происшествия неустановленный автомобилист. Звезда Хобдена, понятное дело, угасла давно, однако кончина его все-таки вызвала определенный общественный резонанс, о чем свидетельствует комментарий Питера Джадда — политика, чья звезда восходит сейчас так же уверенно, как некогда закатывалась звезда Хобдена. Джадд имел сказать следующее: что, хотя мировоззрение и взгляды Хобдена, вне всяких сомнений, представляли собой полную ерундистику, его профессиональная деятельность была не без некоторых ярких моментов, а трагическая — да-да, именно трагическая, — так вот, трагическая траектория бытия Хобдена должна послужить имманентным напоминанием об опасности экстремизма, в цвета каких бы флагов он ни рядился. Что же касается его собственных чаяний — раз уж этот вопрос прозвучал, — то он, Питер Джадд, действительно, если потребуется, будет готов оставить свое… мм… орало и принять бразды правления во имя всеобщего благоденствия — незаслуженно подзабытое слово, богатое историческими и культурными реминисценциями, если только слушатели великодушно простят данное отступление…

Оставив неисследованным вопрос о текущей расположенности Гай и Харпера к великодушию, наша наблюдательница теперь переключает внимание на Ривера Картрайта, в одиночестве сидящего в соседнем кабинете. Ривер размышляет над тем, что больше всего на свете Контора любит переписывать историю; этот тезис он мог бы проиллюстрировать сведениями, почерпнутыми из великого множества историй, слышанных им от С. Ч. поздними вечерами, однако самым ярким доказательством этого служит факт отсутствия Сидони Бейкер — отсутствия не просто в этом кабинете, но в официальных документах больницы, где она якобы умерла, каковые документы подверглись такой доскональной стерилизации, словно данная процедура была призвана стать наглядной демонстрацией высочайших стандартов гигиены в учреждениях Национальной службы здравоохранения. И как нет сейчас Сидони тут, так никогда ее не было и там. И вообще, если не принимать во внимание воспоминания Ривера и его коллег, то единственное неопровержимое доказательство ее существования, доступное Риверу, зиждется на заколке, которую он обнаружил у себя в машине и положил на стол Сид. А доказательств того, что ее существование прекратилось, у него не было и вовсе никаких. Благодаря чему он может строить догадки — возможно, вернее будет сказать «притворяться» — о том, что случившееся, как он полагал, с ней — на самом деле никогда не случалось. А еще он думает, как вечером сядет в электричку и поедет в Тонбридж, где навестит деда, и, может быть, даже позвонит матери. А завтра вернется в Слау-башню, где стабильная тоска теперь гарантирована не так прочно, как в те дни, когда первая замглавы Риджентс-Парка еще не была в кармане у Джексона Лэма.

Что же касается самого Лэма, то Лэм, пребывающий в своем обычном экстерьере и в более или менее обычном расположении духа, сейчас занимает положение, которое занимает практически каждое утро, неспешно покачиваясь на стуле, упертом в пол задними ножками, причем амплитуда покачиваний грозит дестабилизацией всей конструкции, и разглядывая пробковую доску, к изнанке которой снова пришпилена его аварийная касса, что так мимолетно побывала в распоряжении Джеда Моди. Конечно, о кассе теперь в курсе Ривер Картрайт, но у Лэма припасены и другие секреты, и главный из них заключается в следующем: каждый оперативник неизбежно становится иудой. Ривер остолбенел бы, услышь он такое, но Лэм знает, что так оно и есть, — каждый оперативник в конце концов становится иудой, втихомолку торгующим собой за ту валюту, которая ему больше по сердцу. Например, среди бывших слабаков Сид Бейкер желала исполнить свой долг, Струан Лой и Кей Уайт хотели получить поблажку, а Джед Моди мечтал вернуться в боевые ряды. Лэм видел измены и посерьезней. Если уж на то пошло, Чарльз Партнер — некогда глава Пятерки — продался за деньги.