Хромые кони

— После всего, что с ним сегодня приключилось, вряд ли установка жучка у меня в кабинете была для него приоритетной задачей, — сказал Лэм. — Нет, он заметал следы. Перед тем, как исчезнуть. — Он продолжал обыскивать тело. — Ого! Еще один мобильник?.. Ах, Джед, Джед, Джед… Ну на кой тебе второй телефон? Тебе и по одному-то не особо с кем было разговоры вести…

— Надо проверить историю звонков.

— Ну что бы мы без тебя делали? Сам бы я, разумеется, в жизни не додумался.

Держа в каждой руке по мобильному, Лэм большими пальцами принялся проворно жать на кнопки, а для самопровозглашенного луддита — даже слишком проворно.

— Хм… вот так сюрприз, — сказал он тоном, указывающим на обратное. — Этим практически ни разу не пользовались. Всего лишь один входящий.

Ривер чуть было не сказал: «Надо перезвонить», и лишь непоколебимая, железная убежденность, что именно этой реплики Лэм от него и ждет, заставила его прикусить язык.

Мин и Луиза, все еще сидевшие на ступеньках, помалкивали.

После короткого раздумья Лэм нажал еще несколько кнопок и поднес телефон к уху.

На другом конце ответили практически мгновенно.

— Боюсь, он сейчас не может подойти к телефону, — сказал Лэм. А потом добавил: — Нам нужно поговорить.

11

По тихой улочке в Ислингтоне — там, где к каждой парадной двери, будь то под стражей колонн или под витражным оконцем над притолокой, ведут каменные ступени, — шел Роберт Хобден в широкополом плаще, развевающемся на ночном ветру. Время было за полночь. Некоторые дома были окутаны темнотой, в других из-за плотных штор выбивался свет, и Хобдену представлялся звон столового серебра и бокалов, сдвинутых вместе под конец тоста. Пройдя улицу до половины, он нашел нужный ему номер.

В доме горел свет. Воображение снова нарисовало картину неторопливой беседы по окончании прекрасно прошедшего званого ужина; сейчас, должно быть, уже подали коньяк. Но это не имело никакого значения: гори или не гори в доме свет, он все равно позвонил бы в дверь, причем так и давил бы на звонок до тех пор, пока ему не откроют. На это ушло меньше минуты.

— В чем дело?

Это произнес лощеный тип с зачесанными с высокого лба назад волосами. Острым взглядом карих глаз он буравил Хобдена. Темная пиджачная пара, белая сорочка. Дворецкий? Возможно. Это не имело значения.

— Мистер Джадд дома?

— Час довольно поздний, сэр.

— Представьте себе, я в курсе. Он дома?

— Как о вас доложить, сэр?

— Хобден. Роберт Хобден.

Дверь затворилась.

Хобден повернулся и посмотрел на улицу. Дома на противоположной стороне словно кренились вперед — оптический эффект, создаваемый их вышиной, а над ними, на фоне бархатного задника, неслись облака. Сердце билось на удивление ровно. Совсем недавно он впервые столкнулся со смертью лицом к лицу, однако сейчас на него сошло какое-то успокоение. Возможно, он был спокоен именно потому, что уже посмотрел смерти в глаза и еще одна встреча с ней сегодня представлялась маловероятной. Чисто статистически.

Он не знал наверняка, собирался ли злоумышленник убить его. Все произошло как-то скомканно — вот он расхаживает по комнате в ожидании звонка, который так и не поступил, а вот уже неизвестный в черной маске резким шепотом требует его ноутбук. Он, должно быть, воспользовался отмычкой. Резкие звуки, ощущение паники, незваный гость размахивает пистолетом, и вот уже новое вторжение, еще один неизвестный, и потом все они каким-то образом очутились на улице, и кровь на тротуаре, и…

Хобден бросился наутек. Он не знал, кого пристрелили, и знать не хотел. Он побежал. Когда он в последний раз бегал? В те времена, когда у него еще случалась необходимость срочно куда-то попасть, он брал такси. Так что вскоре он выдохся, а легкие готовы были разорваться, но он все бежал, и подошвы, будто две камбалы, шлепали по тротуару, и каждый шлепок их отзывался содроганием через все тело, вплоть до зубов. Свернул за угол, за другой и, хотя бог знает сколько прожил в лондонском подвздошье, почти сразу же заплутал. Обернуться назад он не смел. Не мог отличить звука своих шагов от воображаемого звука шагов возможного преследователя; две звуковые петли сплетались, как олимпийские кольца.

Наконец, в изнеможении, он притулился в дверном проеме какой-то лавки, где прятались обычные запахи города: грязь, прогорклый жир, окурки и неизменный, неизбывный душок не дотерпевшего до дому пьянчуги. И только тогда уверился, что его не преследуют. Вокруг не было ни души, только ночные лондонские призраки, что появляются в тот час, когда добропорядочные граждане давно спят в своих постелях, в тот час, когда открывается сезон на любого оказавшегося на улице.

— Огонька не будет, приятель?

Он сам удивился тому, с какой яростью у него вырвалось:

— Отвали нахер! Просто отвали, понял?

Что ни говори, но чокнутый полуночник всегда безошибочно определяет еще более чокнутого. Просивший огонька тут же испарился, а Хобден перевел дух, наполнив легкие коктейлем из тошнотворных запахов, и двинулся дальше.