А молния сверкнула, когда Кэтрин обнаружила тело Чарльза Партнера.
Она надела приготовленное на утро платье. Собрала волосы в пучок, взглянула в зеркало. «Меня зовут Кэтрин, я – алкоголик». Эта фраза практически неизменно проносилась в мыслях всякий раз, когда она видела себя в зеркале. «Меня зовут Кэтрин, я – алкоголик». Долгое время она винила себя в малодушии. Лишь много позже стало понятно: чтобы завязать, требуется изрядная отвага, и не в последнюю очередь для того, чтобы произнести эти слова прилюдно. Та же отвага, что заставила ее сегодня вооружиться, вместо того чтобы хвататься за телефон. У нее ушла масса усилий на то, чтобы отстроить жизнь заново, тем более в условиях, когда множество важных опор безвозвратно утрачено, и даже если жизнь эта зачастую казалась не ахти какой, другой у нее не было и сдаваться без боя Кэтрин не собиралась. Тот факт, что единственным оружием под рукой оказалась бутылка, следовало отнести на счет определенной иронии судьбы.
«Меня зовут Кэтрин, я – алкоголик». Что ни говори, но ритуальное заклинание Общества анонимных алкоголиков не позволяет забыть, кто ты такая и что собой представляешь.
Она вышла в гостиную, готовая встретить своего монструозного шефа лицом к лицу.
– Что стряслось?
Тот собирал информацию, рассматривая содержимое ее книжного шкафа.
– Потом расскажу. Пойдем.
Он направился к выходу, даже не взглянув на нее. Явно ожидая, что она последует за ним.
Надо было сразу огреть его бутылкой.
– На дворе ночь, – сказала Кэтрин. – Я с места не двинусь, пока не получу объяснений.
– Ты же одета.
– В смысле?
– Ты одета. Значит, готова идти. – В привычной своей манере он ожидал, что она станет делать, что ей сказано, исключительно потому, что он так сказал. – Ну, пошли.
– Я оделась потому, что не собираюсь стоять в ночной рубашке перед человеком, вторгшимся ко мне домой. Если хочешь, чтобы я куда-то пошла, выкладывай все начистоту.
– Ты серьезно? Думаешь, я мечтал застать тебя неглиже? – Он вытянул из кармана сигарету и сунул в рот. – Дерьмо влетело в вентилятор. По-крупному. Либо ты идешь сейчас и со мной, либо чуть позже и в менее приветливой компании.
– Не вздумай здесь курить.
– И не собирался. Закурю, как только выйду на улицу. И это будет менее чем через минуту. А ты можешь оставаться. Твое дело.
Кэтрин посторонилась, давая ему пройти.
Она всегда особенно остро ощущала физическое присутствие Лэма. Он занимал слишком много места. Часто он заявлялся на кухню в Слау-башне именно тогда, когда там была Кэтрин, и она в мгновение ока оказывалась притиснутой к стене, пытаясь избежать его гравитационного поля, пока сам он рылся в холодильнике, выискивая, у кого бы что скрысятничать. Вряд ли он делал это сознательно. Похоже, ему просто было наплевать. Либо он, привыкнув к ссылке в собственную шкуру, заранее полагал, что окружающие и сами уступят ему дорогу.
Сегодня Кэтрин ощущала это с необычайной остротой. Отчасти потому, что Лэм сейчас находился в ее доме, источая запахи табака, перегара и вчерашней жрачки навынос; его бесформенное одеяние словно бы расползалось по швам; он вглядывался в Кэтрин, явно делая какие-то выводы. Но не только поэтому. Сегодня он производил впечатление человека, уходящего от погони. Скрытным он был всегда, однако она прежде не видела его настолько обеспокоенным. Как будто все его опасения и паранойя вдруг оправдались. Как будто он столкнулся с иным противником, нежели собственное прошлое, прячущееся в тени, отбрасываемой его же тушей.
Она сгребла из вазочки ключи, сорвала с вешалки плащ, подхватила сумку, которая показалась тяжелее обычного, заперла оба дверных замка и устремилась вниз по лестнице.
Лэм, с незажженной сигаретой во рту, стоял в вестибюле.
– Какого рода проблемы? И при чем здесь я? – спросила Кэтрин.
– При том, что ты работаешь в Слау-башне. А Слау-башня сегодня вечером попала в большую и глубокую жопу, официально.
Кэтрин прокрутила в уме происшедшее в течение предыдущих нескольких дней, но не обнаружила ничего необычного, лишь рутинные сбор и классификация данных.
– Только не говори, что Картрайт отмочил какой-то номер, – вздохнула она. – И теперь из-за него мы все идем на дно.
– Ты не так уж далека от истины, – подтвердил Лэм, толкнул дверь подъезда, первым вышел наружу и пристально вгляделся в припаркованные у здания машины, переводя взгляд с одной на другую. – Все местные?
– Не знаю, – ответила она, а потом добавила: – Да. Все машины местные.
И удостоилась мимолетного взгляда.
– Бейкер ранена, а Моди мертв, – сказал Лэм. – Нас всех, скорее всего, уже приказано задержать до выяснения обстоятельств, но лично я не намерен просидеть ближайшие пару суток в подвалах Риджентс-Парка, отвечая на идиотские вопросы.
– Сид ранена?
– А Моди мертв.
– Серьезно ранена?
– Не настолько серьезно, насколько он – мертв. Ты что, не расслышала вторую часть?
– У Джеда Моди на лбу было написано, что он плохо кончит. А Сид мне нравится.