И написал католикос письмо всем настоятелям монастырей, чтобы прибыли они на суд обвиняемого Онофриоса. И прибыли все они вместе с людьми, власть имущими. Среди них был и католикос Алванка владыка Петрос и знатные люди Джуги. Через три дня вывели из тюрьмы закованного злодея Онофриоса, поставили посреди собравшихся, принесли омерзительное письмо, написанное им в Амиде, и дали одному вардапету, чтобы прочел он его для всех вслух. /214а
/ И читали его от восхода солнца и до трех часов дня, и все не кончался его дикий лай. Тогда католикос Петрос сказал: “Какая нужда читать и слушать эти грязные и отвратительные речи? Вы все слышали брань и грязные слова его. Знайте, что остальная часть написанного такая же. Если у вас есть [что сказать] в осуждение, говорите”. И сказал вардапет Хачатур, который был пастырем области Гохтан: “О бесстыдный и наглый. Когда ты видел, чтобы хотя бы один из братии совершал такие дела, что облил нас такой грязью /214б/ из зловонного рыла своего?” Находился там и некий муж из Джуги, несколько склонный к ереси, которого звали Сеав-Петрос[181], и он рассказал: “Когда католикос Филиппос прибыл в Исфахан, Онофриос был при нем дьяконом. Однажды портной Тумик[182] шел в город, а этот [Онофриос] шел вслед за ним на расстоянии и ругал его. Я же шел за ним и спросил его: “С кем ты говоришь, дьякон?” А он спросил: “Кто он, что идет впереди нас?” Ответил я: “Это уста Тумик”. Говорит: “Так это тот еретик Тумик?” “Да”, — ответил я. И говорит [он]: “Вижу над его головой ангела /215а/ и двух дьяволов, сидящих на плечах его, и он говорит с ними””. А затем, обернувшись к нему (Онофриосу), [Сеав-Петрос] сказал: “Ежели ты в тот день видел ангелов и дьяволов, почему же сегодня ты не увидел того, что с тобой случится?” Услышав это, все засмеялись. Тогда сказал католикос Петрос: “Что скажешь? Отвечай”. Сказал Онофриос, мол, так и эдак, “я пришел к стопам вашим, каюсь”. Сказал вардапет Хачатур: “Как это ты каешься? Почему в тот день, когда ты прибыл сюда, не явился к католикосу на поклон, но, удирая ночью, разрушил еще дом /215б/ бедного христианина? А теперь хочешь [с помощью] лицемерных слов избегнуть наказания? О нечестивый муж! Злоба твоя послужит тебе на погибель!” Взял католикос ножницы, встал, обстриг ему кудри и сказал: “Десница сия, которую я возложил на твою главу, покарает тебя. Уста мои, что отверзлись на тебя, проклянут и предадут тебя анафеме”. Сделав это, его вывели и посадили в зловонную и темную башню. Приставили к нему слугу носить ему хлеб, дабы жил Онофриос там и отмаливал грехи свои. Пробыв там несколько дней, /216а/ он из-за зловония тюрьмы заболел. Сообщили об этом католикосу, и повелел он вывести его оттуда и поместить в верхнем сухом помещении. Отправил он в Ереван людей, и они привезли сестру его Мугум, а с нею и одного подростка, чтобы он ухаживал за ее братом. И оставался он (Онофриос) там, пока не поправился. Впрочем, когда кто-нибудь приходил к нему, он залезал в постель и стонал, а когда выходили — садился есть и пить.Как-то послал он сестру свою в Ереван, сказав: “В такой-то день пришли в такой-то дом села Эчмиадзина моего мула, а с ним такого-то человека”. Сам он имел при Святом Престоле друзей, /216б
/ которых мольбами привлек на свою сторону.Однажды ночью, когда все стихло, спустили его по стене, а с ним и юношу. Мул был уже приготовлен. Сел он на него и в ту же ночь отправился в Ереван. Однако, будучи в страхе, он не решился оставаться там, но, наняв людей, отправился в Нахчеван, оттуда в Тавриз и Казвин и добрался до Исфахана. Остановившись в доме ходжи Вардана, он через неоднократное посредничество многих лиц помирился с католикосом и, /217а
/ вернувшись в Святой Престольный Эчмиадзин, стал рыскать там и сям, замышляя злое.Глава XXXIX
О ПРАВЛЕНИИ АББАС-ХАНА
Персидский царь шах Аббас Младший повелел правителю Еревана Начаф-хану отправиться в Шамаху, а вместо него прислал Аббас-хана, сына Амиргуна-хана, старого и подслеповатого, который подружился с католикосом Акопом. Он был не очень алчный, но умеренный [человек]. Он отдал сад, заложенный отцом его в Эчмиадзине, близ [храма] Святой Рипсиме, католикосу Акопу и постоянно ездил для развлечения в Эчмиадзин. /217б
/ В часы молитвы он шел в церковь, садился на стул и заставлял священников петь, а сам слушал. Воинам наказывал, чтобы они кормились сами и никого не обижали. А когда собирался уходить, одаривал монастырь. Всю свою жизнь он был справедлив в суде и любил истину.