Хроника

Меж тем этот злодей не переставал тайно совершать свои подлые дела. Без ведома католикоса он сделал много долгов и замыслил злое дело, о котором расскажем ниже. Католикос, во второй раз приготовив дары и написав прошение, отправился к шаху и вручил ему дары и прошение. И сказал шах: “Я давно дал ему указ, почему же он все еще здесь находится?” /242б/ Вельможи ответили: “Нет у него рагама, поэтому он не может уехать”. И повелел шах дать ему рагам, царский хила, как то было в обычае, красивое платье, шитое золотом, дорогой пояс, соболью шубу, скуфью для головы, то есть тюрбан, и могучего коня. В честь его особы он, назначив правителем Сефи-хана, сына Рустам-хана Тавризского, поручил ему католикоса и отправил в Ереван. Мы покинули Казвин с Каркутом и франкскими послами и прибыли в Тавриз. /243а/ Вместе с ханом католикос отправился в Ардебиль, а оттуда с ним же в Тавриз. Спустя несколько дней хан выехал в Ереван, а с ним поехал и Каркут. Через два дня выехал и католикос. Накануне праздника Богоявления прибыл в Ереван Онофриос, а на следующий день католикос. Каркут облачился, чтобы совершить перед ханом обряд Водосвятия, но сняли с него облачение, надели его на католикоса и с большой торжественностью совершили перед ханом обряд Водосвятия. На второй день католикос получил у хана позволение ехать в Святой Эчмиадзин и поступить с Каркутом так, как он пожелает. Поехали они.

В дороге Каркуту сообщили о [том, что ему угрожает] гибель. Изменился он в лице, почернев, как уголь, но ничего не мог поделать. /243б/ Когда приехали в Святой Эчмиадзин, католикос, взяв ножницы, постриг в церкви голову его, а затем бороду. И сказал Каркут: “Остриг ты голову, но ради Бога, молю, не трогай бороды [моей]”. “О ненавистный Богу, — сказал католикос, — ты говорил: “Я отрублю голову католикоса, водружу ее на Месте Сошествия [Христа] и отслужу по нем обедню”. Разве борода твоя значит больше, чем моя голова? Получай взамен”. Обстриг он все его волосы, и бросили его в оковах в прежнюю темницу. Принялись затем обыскивать его вещи и нашли целый тюк женской одежды, /244а/ кожаных башмаков с изогнутыми носками, шелкового нижнего белья, златотканых покрывал и других подобных женских украшений. Тогда спросили его: “Куда ты спрятал рагамы и кабалы мулков?” Но он стал отказываться, мол, “не знаю”. Тогда одели ему на ноги колодку и до тех пор били в тюрьме, пока он не послал сына своей сестры в Ереван и не велел ему принести [бумаги]. В числе этих бумаг находились царские указы: один — относительно католикосата, второй — о подчинении ему всех церквей и третий — о пожаловании его семье меликства. После этого отправили Онофриоса на остров Севан, посадили его в келью и никому не позволяли входить к нему. Прожив /244б/ там некоторое время, он умер в стенаниях от сердечной тоски и большого горя и исчез с лица земли. Он не был достоин умереть праведной смертью.

Глава XLV О ПРАВЛЕНИИ СЛЕДУЮЩЕГО ХАНА

После гибели Сефи-хана лезгина в Ереван был отправлен наместником некий Сарухан-бек, [пробывший там] два года, а затем Сефи-Кули-хан, сын Рустам-хана Тавризского. Прибыв в Ереван, он стал насаждать там новое зло. Отправил он в Тавриз людей и велел им привезти распутных женщин. То, что было совсем не в обычае нашей страны, — держать распутниц, ныне он и это утвердил. Он обнародовал также указ, чтобы в дождливые дни христиане /245а/ не выходили из домов, ибо от них исходит зловоние и оскверняет мусульман. Установил он также строгий запрет, то есть гатага: “Если умрет кто-нибудь из знатных людей или чужеземцев, без моего разрешения не хоронить, будь то христианин или мусульманин”.

Меж тем увеличилось число разбойников на дорогах и воров в селах. По этой причине никто не мог пускаться в путь, ибо грабили. Во многие церкви забрались воры и ограбили их. Так пребывала вся страна в великих мучениях. Поэтому собрались все мусульмане, устроили совет и, поставив своим главой некоего Фатали, назвали /245б/ себя Карапача[196]. И замыслили они гибель хана, говоря: “Он привез сюда распутниц, и все стали ходить к ним, а законные жены в пренебрежении. Говорит, чтобы в дождливые дни христиане не выходили [из домов]. Мы соседи христиан, живем с ними вперемешку, ведем с ними торговлю и имеем от них большую выгоду, а он хочет лишить нас нашей выгоды. И приказал, чтобы мусульмане не входили в молельни христиан, меж тем все болезни наши лечат церкви, и место прогулок наших также церкви. Говорит “без моего позволения не хоронить”, /246а/ значит, намеревается взимать налог с мертвых. Воров не наказывает, но берет с них штраф и отпускает, а они снова занимаются воровством”.