Хроника № 13

И действительно, дело оказалось на удивление простое и чистое. Во дворе собственного дома Каюмов соединил свой гараж с купленным соседским, а потом еще с одним, потом надстроил, поставил и наладил оборудование, нашел работяг, вернее работниц – женщины оказались сноровистее, старательней, да и, пожалуй, посильнее. Раз в неделю родственник присылал фуру с картоном, ежевечерне к потребителям отправлялся грузовичок с коробками, прибыль была небольшая, но ощутимая, хватало на зарплату работницам, на содержание семьи, состоящей из жены, детишек (мальчик и девочка) и прибаливающей мамы, на расширение дома, на покупку приличного автомобиля. И никаких при этом махинаций, никаких претензий от налоговых, пожарных и санитарных служб, настолько было все прозрачно в этом нехитром деле, а органы правопорядка даже и не совались, чтобы мелочью руки не марать, не позорить понапрасну репутацию и честь мундира.

Даже удивительно, что инициативная группа не напала на след Каюмова раньше – но именно потому и не напала, что след этот был скромен, почти невиден.

И вот явились.

– Вам оказана большая честь, – сказал Пряжинцев. – Хотим поместить вас на городскую Доску почета. Один только вопрос: вы не татарин, извините? Фамилия какая-то.

– Сроду татарином не был, – растерянно ответил Каюмов.

А жена его, Валя, сразу повела себя агрессивно, встала в двери, упершись в косяки руками, будто перегораживая на всякий случай доступ в дом, к детям, и заявила:

– Никаких досок! Будет он еще светиться, очень надо! Мы живем нормально, никого не трогаем, так что, будьте любезны, идите на хрен, пока вас по-человечески просят!

– В самом деле, – сказал Каюмов. – Зачем это? Люди смеяться будут.

– Да вы что! – обиделась Люсенька. – С какой стати? Наоборот, завидовать будут и уважать!

– Вот ты иди и виси там, если охота! – отрезала Валя. – А мы не клоуны какие-нибудь, да, Юра?

Уперлась Валя, уперся и Юра, не поддавались ни на какие уговоры.

– У тебя, брат, наверно, не все чисто, – сказал телевизионщик Хлырин, профессионально привыкший шантажировать и провоцировать, – если тебя так заколбасило. Повесят, а кто-то из твоих клиентов увидит и скажет: надо же, он то-то и творит то-то, а ему вон какая честь!

– Что он то-то и то-то творит, чего ты мелешь, козлина? – рассердилась Валя. – Да у нас хоть по документам, хоть по факту – полный порядок!

– Между прочим, женщина, вы бы все-таки повежливее, я с телевидения вообще-то, – заносчиво сказал Хлырин.

– Тогда еще раз козлина! – отреагировала Валя.

– Да ладно тебе, – урезонил ее Каюмов. – А вы, господа и товарищи, до свидания. Мне, извините, работать надо.

И выпроводил гостей – вежливо, но твердо.

Доложили Любимцеву, присовокупив досье Каюмова. Тот просмотрел бумаги, фотографию, которую успел сделать фотограф.

– Может, ему чего надо? – недоумевал он.

– Спрашивали, говорит: ничего не надо.

– А почему на Доску не хочет?

– Говорит: люди смеяться будут.

– Вот дурак. У нас два дня до открытия доски осталось, что хотите делайте, но чтобы он согласился!

Легко сказать! – Валя не позволила группе даже на крыльцо дома войти, Каюмов, обнаруженный на своем картонном производстве, тут же сел в машину и уехал, работницы на все вопросы отвечали молчанием, да и зачем они, работницы, Каюмов нужен!

– Ладно, – сказал Любимцев, узнав об этом. – Я к нему завтра сам с утречка подъеду!

Поднялся некоторый переполох.

Улицу, где стоял дом Каюмова, привели в порядок, ночью расчистили от снега, сделали ямочный ремонт асфальтового покрытия, не обращая внимания на глупые рассуждения жителей насчет того, какой, дескать, дурак на мерзлый грунт асфальт кладет, срубили два гнилых дерева, счистили с крыш снег и сосульки.

С утра кортеж мэра был на месте.

Любимцев с удовольствием оглядел аккуратный двухэтажный дом Каюмова, отметил, что тротуар перед домом хозяин замостил плиткой – не только о себе думая, но и о прохожих, вошел в ворота, проследовал в мастерские.

Работницы работали, Каюмов налаживал одно из приспособлений. Любимцев взял картонный ящик, повертел в руках.

– Вот ты как их делаешь, значит? Не просто гнешь, я смотрю, а на скобочках у тебя, не конвертиком, как некоторые, а скреплено все, по-умному! – одобрил Любимцев, обнаруживая хозяйственное знание конкретных предметов.

Свита уважительно улыбалась.

– А вы, извините, кто? – спросил Каюмов.

Свита мысленно охнула, но Любимцев рассмеялся и простецки махнул рукой:

– Да мэр я ваш!

И присутствующие отметили (в который уже раз) умение городского головы на равных общаться с народом.

– Извините, не узнал, – Каюмов стоял с отверткой в руках и глядел куда-то вкось, слегка переминаясь, будто ему не терпелось продолжить прерванную деятельность.

– Ты, говорят, от Доски почета отказываешься? – спросил Любимцев.

– Не то что отказываюсь, а просто – зачем она мне?

– Неправильно, брат, рассуждаешь, – приятельски упрекнул мэр. – Это не только тебе, но и другим. Чтобы смотрели и гордились. Вот ты делаешь ящики – не для себя же?

– Ясное дело.