Хроника чувств

ВНЕШНЯЯ ВОЙНА между воинственными кочевниками и городами (при этом именно города впервые открыли войну как систематическое отношение). Ее УМИРОТВОРЕНИЕ ПУТЕМ СОПУТСТВУЮЩЕЙ РЕЗНИ (1-й шок). Далее следуют шоковые воздействия бухгалтерии (№ 2), убийства матерей (№ 3), отцеубийства братьями (№ 4), письменной фиксации и экспроприации (№ 5), а также сумерек богов (№ 6), к этому добавилось монгольское нашествие (№ 7) с последующим турецким завоеванием (№ 7а), узурпация силами британской колониальной державы (№ 7b), королевская власть и ее свержение (№ 7с) и путч партии Баас (№ 7d). Шоковые воздействия, считает Шнеппель, становятся все более поверхностными, так что считать шок так называемой войны в Персидском заливе дальнейшим углублением никак невозможно. Кроме того, в качестве ШОКА в марксистском понимании могут быть приняты лишь такие процессы, которые способны порождать месть и противодействие в течение более чем 300 лет. Речь идет о НАНЕСЕНИИ КЛЕЙМА:

„Клеймо выжигают, чтобы закрепить память: лишь то, что не перестает болеть, остается в памяти“. — Таково основное положение древнейшей (к сожалению, также самой продолжительной) психологии на земле. Можно было бы даже сказать, что везде, где еще на земле в жизни человека и народа присутствуют торжественность, серьезность, таинственность, мрачные тона, слышится отзвук ужаса, которым в прежние времена повсюду на земле сопровождались обещание, поручительство, присяга: минувшее… овевает нас своим дыханием и проникает в нас, как только мы становимся „серьезными“. Если человек считал необходимым утвердить память о чем-либо, никак нельзя было обойтись без крови, мучений, жертв!» «Ах, разум, серьезность, власть над аффектами, вся эта мрачная материя, именуемая рефлексией, все эти привилегии и предметы гордости человека — как дорого пришлось за них заплатить! Сколько крови и ужаса таится на дне всех хороших вещей!»[41]

Подобная МЕТАМОРФОЗА, ОБЪЕКТИВНОЕ ПРЕВРАЩЕНИЕ В ГОРОДСКОЕ СУЩЕСТВО ИЛИ ВНУТРЕННИЙ ЛАНДШАФТ ЧЕЛОВЕКА, сосуд духа, представляют собой институциональный продукт, в свою очередь высвобождающий духов, причем духов мщения. Это является, пишет Шнеппель, характерным примером так называемых МАТЕРИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ. В академической традиции нашего отечества трудящихся диалектико-материалистический монстр, ИСТОРИЯ, был понят превратно, будто он состоит из материи, например бетона, стальных изделий и т. п. Напротив: он ведет себя спиритуалистически; он порождает духов. ЭТО ГИЛЬГАМЕШ.

Создание героя потерпело неудачу[42]. Однако Шнеппель объясняет это шоковыми воздействиями № 1–7, засвидетельствованными во всем объеме последствий только в ОБЩЕСТВАХ ПОЛИВНОГО ЗЕМЛЕДЕЛИЯ. Скорее речь идет о том, что МРАЧНОЕ ДОИСТОРИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ оказывает воздействие и на коренное население ГДР. Как говорилось, воздействие его оказывается не ПОЛНЫМ; в 12 % биографий обнаруживается ИЗНАЧАЛЬНАЯ СТРАСТНОСТЬ, не вызывающая, однако, склонности к выражению в половом соитии. И напротив, другое свойство любви, а именно принципиальное НЕПОСЛУШАНИЕ ЗАКОНУ, часто оказывается сковано путами разума (вызывающими болезнь) или безумием[43].

IV

Благодаря страстной увлеченности тогдашнего главного редактора «Берлинер цайтунг» молодая журналистка из отдела местной хроники получила возможность брать интервью для отдела культуры. Хайнера Мюллера она застала в столовой театра «Берлинер ансамбль».

Журналистка: Ваши тексты порой достаточно тяжелы для понимания. Однако вы всегда пророчите горький конец.

Мюллер: Для этого не надо быть пророком.

Журналистка: Что это за сцена, которую Боб Уилсон сочинил, опираясь всего на четыре слова вашего текста, и которая открывает его цикл о Гильгамеше, растянувшийся уже на три вечера по шесть часов?

Мюллер: И все еще требует продолжения.

Журналистка: Что это за сцена?

Мюллер: Вы имеете в виду «Резню на праздник примирения»?

Журналистка: Варвары появляются под стенами города. Так об этом написано. В качестве залога мира варварам отдают принцессу. Ее приносят в жертву.

Мюллер: Это Ифигения, это Медея, это младшая дочь короля Лира, это Офелия, это Бухарин, которого расстреливают ради внутрипартийного мира. Этот ряд можно продолжать до бесконечности. По каждому из случаев можно написать драму. Можно бы затеять спор, идет ли речь о «мрачных временах древности» или о современности.

Журналистка: Откуда вы взяли этот сюжет?

Мюллер: Ночью, прежде чем сесть писать этот текст, я читал книги.

Журналистка: Как возникает такой текст?

Мюллер: Надо постучать по клавишам пишущей машинки.