Хроника экологической катастрофы

Мои чувства к тебе можно сравнить с любовью к метро —

никто их не понимает.

А я обожаю метро:

вид,

и запах,

и скрипачей со светлыми волосами,

в кожаных куртках и одиночестве.

Эскалаторы —

долгие, как твои поцелуи,

или короткие, как часы до рассвета.

Переходы работают только до определённого времени:

так и ты от меня закрываешься.

Иногда у меня нет жетонов и карточек —

и меня не пускают

(я хотела бы знать,

как чувствуют себя те,

у кого проездные).

Иногда я вхожу сюда с чемоданом —

и его проверяют,

иногда мне приходится очень стараться,

чтобы не заблудиться,

иногда всё даётся легко,

но одно неизменно:

мне всегда приходится выходить.

Уезжать, улетать,

возвращаться в город,

где о строительстве метро пока ещё только мечтают

(а кому-то и вовсе не хочется

этого вида,

и запаха,

и скрипачей со светлыми волосами).

Я уверена, что метро в этом городе никогда не построят.

Я уверена, что метро меня никогда не полюбит.

ВЕРЛИБР НИ ПРО ЧТО

Самый крутой

Прикорневой объём

Был у меня,

Когда ты два часа подряд зарывался пальцами в мои волосы,

Когда моя голова елозила по подушке.

Правда, стрелки тогда размазались и потекли,

Помаду мы съели.

Ну, не бывает ничего идеального, так?

Ты был идеальным.

ОЛЯ СКАЗАЛА

Оля сказала:

один из моих котов – как ты,

тоже не понимает, чего здесь делает,

смотрит умильно, спину подставив белую,

портит мои бумаги и рвёт листы.

Оля сказала,

один из моих котов

Так же, как ты, не знает, чего он хочет.

Я для него – такой же безликий прочерк

в списке людей ненужных и глупых слов.

Оля сказала, с тобой (как с моим котом)

каши не сваришь,

сколько и как ни гладь.

Разница заключается только в том,

что по ночам

он приходит

со мною

спать.

НУЖНО ВЫБРОСИТЬ СТАРОЕ, ЧТОБЫ ПОЯВИЛОСЬ НОВОЕ

Я выбросила кресло,

в котором мы целовались.

Много думаю о тебе. Обрезала волосы,

чтобы не лезли в рот.

Провожу анализ.

Делаю выводы.

Подбираю образы,

чтобы рассказать о тебе максимально точно…

Но я вряд ли придумаю метафору идеальнее,

чем подслушанная у Майли Сайрус строчка

про любовь,

что приходит шаром

и сносит здания.

Это скорее хорошо, чем плохо. Мне быть с тобою —

как пытаться дважды войти в одну реку. Да,

иногда мне снится: я переклеиваю обои.

Но, проснувшись, я понимаю: их клеить некуда —

ни единой стены во мне-здании не осталось.

Я живу насквозь и спокойно делюсь секретами:

да, я выбросила кресло, в котором мы целовались,

но много думаю о тебе совсем не поэтому.

Ты – не боль, не тоска. Не проклятие – благодарность.

Ты – не шторм, не лавина, не буря и не затишие.

Я бы выбросила сердце, в котором мы целовались,

но любовь

как шар для сноса рёбер —

это, пожалуй, лишнее.

И оно скорей хорошо, чем плохо, ведь в холод зимний

реку можно перейти —

реки в лёд закованы.

Я выбросила кресло,

в котором мы…

Позвони мне.

Ведь взамен него

появилось удобней —

новое.

ПОСЛЕ ГЛОБАЛЬНОГО ПОТЕПЛЕНИЯ

Прошлое должно оставаться в прошлом,

чернила – на полке:

лишний раз открывать их нет никакого смысла,

нет никакого толку.

Ты и так занимаешь все мои мысли,

а я, между прочим, старалась думать

исключительно о хорошем.

То, о чем я мечтаю,

перед тем, как закрыть глаза,

мне никогда не снится (сбывается – ещё реже).

Раз – ты берёшь меня за руку.

Два – прикасаешься к волосам.

Я помню всё даже слишком:

шрамы

должны

быть свежими.

Раз – я дрожу от страха.

Два – не дышу от нежности.

Если счёт доберётся до трёх,

от меня не останется ничего.

Таяли ледники —

моё глобальное потепление.

Да, от твоей руки.

Просто прикосновение —

не сохранить его

было бы преступлением.

Родинки-родники.

Не опечатки.

Но – отпечатки

Пальцев твоих: на кружке,

выше локтя, в подушке,

в ямочке между ключицами.

Тает в листве снаружи

то, что внутри не снится мне.

Банка из-под чернил.

Зря в домофон звонил.

Сколько себе ни ври…

Раз – и от льдин

остаётся одно лишь крошево,

Прошлое выбирается вдруг из прошлого,

Стоит у моей двери.

Два – я иду, хороший мой.

Три.

ПОДКУРГАННОЕ

Забери, пожалуйста, всё, чего у меня никогда не было,

Вывези в январе в степи ночные белые,

Там закопай под курганом и никому

Не расскажи.

А я тебя обниму.

Спрячусь холодными пальцами под ветровку —

Бегство от этой искренности неловкой,

Бегство от нежности, от нелюбимости…

В этих степях промерзается до кости.

В этих степях я ложусь на твою кровать —

Здесь бы о том, что не спится мне в ней, соврать, —

Только я сплю, в плечо тебе тычась лбом…

Худшее наступает потом, потом.

Ты его… нет, не трогай, оставь при мне.

Вывези в степи и спрячь там среди камней

Лучшее – чего не было никогда.

Голым птенцом, выпадающим из гнезда,

Я выхожу в подъезд и боюсь дверей,

Прячусь от засыпающих фонарей —

Бегство от неизбежности на такси.

В этих степях бы журавушкой голосить,

Коршуном, словно камень, бросаться вниз,

Снег заполнять следами, как чистый лист,

Чтобы потом в ближайший курган нырнуть —

Правую руку закинуть тебе на грудь,

Все твои родинки в жадный мой рот собрать,

Так навсегда остаться, не до утра, —

И в темноте подкурганности вдруг найти

то,

чему

никогда

не произойти.

НАВСТРЕЧУ

Лёд уже крепкий —

он выдержит нас обоих,

но я всё равно ни шагу туда не смогу ступить.

Вот что примерно

это такое —