Порой авторские взгляды расходятся с основными положениями рыцарской идеологии. Он неоднократно прощает героев за бегство с поля боя, если это было единственным путем к спасению. "Счастье такое злата дороже", — говорит автор, описывая возвращение воинов невредимыми из похода. "Знаем мы, если беда впереди, думает каждый, как жизнь спасти", — пишет автор о шведах, обращенных в бегство русскими с острова Орехов. А когда защитники крепости Стегеборга после долгой осады наконец решают открыть ворота и выдать наследника Магнуса Биргерссона в обмен на обещание сохранить им жизнь, автор говорит: "Будь ты священником или шутом, заботишься прежде о благе своем!"
Примечательны лексические и стилистические особенности "Хроники Эрика". Она написана на древнешведском языке, но содержит большое количество заимствований из средненижненемецкого диалекта.
Такие заимствования характерны в той или иной степени для всех скандинавских языков в эпоху средневековья, что вполне естественно, если иметь в виду мощное влияние со стороны немецких государств и Ганзейского союза. Многие документы, исходящие из дворянской и городской среды, обнаруживают воздействие средненижненемецкого диалекта. "Хроника Эрика" интересна в этом отношении тем, что показывает, какие языковые заимствования были характерны для высшего слоя шведского общества и окружения государей, в среде, где немецкий язык был хорошо знаком. Конунг Магнус Амбарный Замок был женат на немецкой графине, и его тесть, граф Герхард II Голштинский, жил при дворе конунга, а герцог Эрик, главный герой хроники, приходился зятем королеве Эвфемии, немке по происхождению. Автор хроники, будучи приближенным к аристократическим кругам, активно использовал модные немецкие слова, которые, вероятно, считались более "изысканными", нежели исконные слова с тем же значением. Благодаря новой заимствованной лексике, пополнявшей выразительные возможности древнешведского языка, хроника звучала более современно для придворной элиты.
Характерной стилистической особенностью хроники является широкое использование разного рода тавтологий и повторов (храбрый и смелый, мечи и оружье). Тавтологии широко представлены во всех более ранних произведениях жанра рифмованных романов и хроник. С их помощью решалась проблема сохранения размера и ритма, и они использовались для заполнения "пустого" пространства текста. Кроме того, эстетические критерии, равно как и требования к литературе в начале XIV в.", существенно отличались от современных. Чрезмерное использование тавтологий и других стилистических фигур, которые с позиции сегодняшнего дня оцениваются как нежелательные приемы стиля, являлось неотъемлемой чертой средневековой литературы. Они отвечали вкусам своего времени и воспринимались как достоинство изложения.
Несмотря на огромный объем исследований, посвященных "Хронике Эрика", все еще остается ряд нерешенных проблем. Наиболее загадочными из них являются проблема авторства и датировки хроники. Действительно, имя талантливого создателя "Хроники Эрика", к сожалению, остается неизвестным. Сам факт отсутствия имени автора — явление, характерное для средневековых литературных памятников, в том числе и скандинавских. Например, мы знаем далеко не все имена создателей исландских саг.
О предполагаемом авторе было написано много работ, в том числе книга И. Андерссона (Andersson 1958). По общему мнению, автор был сторонником "партии" герцогов и получил поручение написать хронику от одного или нескольких ближайших сподвижников герцога Эрика. Мнения о социальном положении автора различны. Многие склонны считать его рыцарем. Г. Седершёльд даже предположил, что автором был тот самый рыцарь, что делает предупреждение герцогам на пути в Нючёпинг (Cederschiold 1899, 243). Р. Пиппинг считал, что автор мог быть своим на службе у заказчика хроники (Pipping 1926, 794). Судя по интересу автора к мореплаванию и знаниям в различных областях, а также исходя из особенностей его языка можно сделать предположение, что он происходил из богатой бюргерской среды. Поиски имени автора затруднены еще и тем, что нам ничего не известно и о заказчике хроники. По мнению большинства исследователей, им мог быть Мате Кеттильмундссон, к которому автор относился с большой теплотой. Однако не меньше Матса в создании хроники могла быть заинтересована и герцогиня Ингеборг, вдова герцога Эрика, мать будущего конунга Магнуса.