Хроника гнусных времен

— Надо же, как люди весело жили! — продолжал Владик. — Картины собирали, скамейки сколачивали, бриллианты покупали. А мы? С работы на работу, с работы на работу, и все.

— Весело, да, — согласился Дмитрий Павлович, — отца после войны посадили, а он, между прочим, генерал инженерных войск был. Сорока еще не исполнилось. Он пять лет просидел, вернулся инвалидом и через два года умер. Не жизнь, а рай.

— Я, между прочим, думаю, — сказал Владик, доверительно понизив голос, — что это бабуля его отравила.

Кирилл быстро посмотрел на него. Нина Павловна со стуком поставила на блюдце свою чашку. Тетя Александра перестала закатывать глаза, а Сергей выпустил Мусину руку, которую пожимал под столом.

— Ты что? — спросила Настя напряженным голосом. — Спятил?

Владик ни на секунду не утратил своей безмятежной вальяжности, продолжал мечтательно курить и щуриться на дым, как и полагается после летнего завтрака на террасе.

— А что? — спросил он, ни к кому в отдельности не обращаясь. — У нее же был этот, как его? Ну на всех фотографиях они вместе. Мам, как его звали?

— Владик, я не понимаю…

— Ну конечно, ты понимаешь. Ну этот Яков, который вместе с дедом воевал, а потом его дед в Ленинград привез. У бабули был с ним роман, и она деда спровадила в тюрьму, а сама осталась с Яковом. А?

— Влад, ты несешь что-то непотребное, — отрезала Нина Павловна, странно взволновавшись. — Что за чушь? Откуда ты ее взял? Тетя, это вы ему рассказали?

— Я?! — вскрикнула тетя Александра, как вчера в георгинах. — Я?!

— Мама вышла за папу в сорок шестом году, ей было девятнадцать лет, — продолжала Нина Павловна, — в сорок седьмом родилась я, а в сорок девятом Дима. Под Новый год папу арестовали, Диме было три месяца. А Якова Иосифовича посадили еще раньше. Какой роман? О чем ты говоришь? Мама потом много лет помогала его семье. У него жена была и дочь. По-моему, чуть постарше меня.

— Галочка, — изрекла тетя Александра, — отлично ее помню.

— Да, — сказала тетя Нина, — Галина. Господи, да его внучка, Галина дочь, здесь много лет подряд жила летом. Ты что, ее не помнишь?

— Смутно, — признался Владик.

— Тогда романы были не в моде, Владик, — сказал Настин отец, — тогда все строили коммунизм и мечтали, чтобы однажды ночью никого не забрали.

— А я все-таки думаю, что бабуля постаралась, — сказал Владик добродушно. — Дед был намного старше, а Яков — красавец. И вообще, вы же ничего помнить не можете! Сколько вам было лет, тетя Нина, дядя Дима? Может, эту Галочку, дочь Якова, бабуля и родила? Тогда все сходится — и что она за ней ухаживала, и что они здесь жили, и что она потом своего ребенка бабуле пристроила!

— Она не пристраивала. Они потом переехали, и все. Я даже не помню, как ее звали, ту девочку, — отрезала Нина Павловна, — черт тебя побери, Владик. Ты все время говоришь какие-то гадости. Как это у тебя получается?!

— Нина, — вмешалась Настина мать, — ты с обедом мне поможешь? А то я буду возиться до вечера. Заморю всех голодом.

— Ты можешь, — ответила Нина Павловна. Щеки у нее горели нездоровым румянцем.

Настя смотрела в сторону, Света ухмылялась, Муся бесшумно убирала со стола. Сергей делал вид, что читает газету, а на самом деле смотрел, как двигаются над посудой загорелые Мусины руки. Он единственный, кто не принимал в дискуссии никакого участия.

— Пойду смотреть свое наследство, — сказал Владик и потянулся длинным загорелым шикарным телом. По всем законам природы, подумал Кирилл, он должен быть братом грудастой Светы, а вовсе не бледной Сони. А Сергей как раз составил бы отличную пару с Соней.

И все получилось наоборот.

— А я отдала ожерелье в мастерскую, — неожиданно сказала Соня в пространство, — чтобы узнать, сколько оно стоит.

Кирилл замер.

— Ты собираешься его продать, Сонечка? — спросил Настин отец после некоторого молчания.

— Да, — ответила Соня, и кислая сметана стала еще кислее. — Все равно я не стану его носить.

Все смотрели на нее и молчали, а она меланхолично стряхивала с вытянутых на коленях штанов прилипшие лохмотья шерсти.

— Да, — повторила Соня и перестала возить рукой по штанам, — я его продам. Если оно чего-то стоит, конечно.

Кирилл вытащил из-за сарая довольно новую доску, осмотрел ее со всех сторон и потащил к ветхой лавочке, стоявшей в глубине сиреневых кустов. Солнце палило, залив лаково блестел за деревьями.

Кириллу нужно было подумать, и он ушел от многочисленных Настиных родственников в сирень, где никто не мог ему помешать.

Тетя Александра. То ли просто полоумная, то ли, наоборот, очень себе на уме, играет в какую-то игру и делает это довольно ловко. Семья абсолютно уверена в том, что она идиотка, и старается не обращать на нее никакого внимания.

Ее сын и дочь — невозможно поверить, что они брат и сестра.