Хроника гнусных времен

Кирилл взял их обеих под локотки и подвел к откинутой доске полированного прилавка. Франц Иосифович бодро пробежал вперед, нырнув под портьеру, а за ним потянулись Настя с Соней. Замыкал шествие Кирилл.

— Куда мы попали? — приостановившись, прошептала Настя ему в ухо. Он весело пожал плечами.

Темнота расступилась, и они оказались в крохотной квадратной комнатке, как будто в сейфе. Горел желтый свет, на окнах были металлические жалюзи и почти вплотную друг к другу стояли два желтых канцелярских стола, заваленных бумагами. И еще маленький столик, а на нем железный ящик с песком. Из песка торчала длинная ручка армянской турки. Рядом хлопотал маленький седой человечек, очевидно, Михаил Эрастович, знаток кофе.

— Здравствуйте, здравствуйте, — оглянувшись, произнес он чрезвычайно любезно и вдруг быстро и остро взглянул на Соню, — нужно посмотреть, хватит ли у нас чашек на такую большую компанию.

— Вам отлично известно, что чашек у нас семь, — прокаркал откуда-то издалека Франц Иосифович. — Да. Семь. Две еще останутся. Предложите молодым людям присесть.

— Ах, да! — спохватился кофевар и энергично встряхнул турку, не вытаскивая ее из песка. — Садитесь, молодые люди. У окна табуретка. Правда, мы сами не знаем, где здесь окна. Темно и днем и ночью. Вы когда-нибудь пробовали настоящий арабский кофе?

Все завороженно молчали, и Михаил Эрастович продолжал:

— Мне привозят кофе из Арабских Эмиратов. Уверяю вас, на свете нет ничего лучше, чем настоящий кофе из настоящих кофейных зерен! Запах, насыщенность цвета, особая пена. Ее надо вовремя осадить, и это тоже искусство! И не убеждайте меня, что растворимый кофе — тоже кофе! — энергично воскликнул он, хотя никто и ни в чем его не убеждал. — Растворимый кофе — это эрзац. Одна видимость. Все, что не нужно готовить, — это не настоящее. Только то, во что вкладываешь душу, к чему притрагиваешься, о чем думаешь с удовольствием, — достойно! Верно я говорю, Франц Иосифович?

— Всегда, — изрек материализовавшийся из темноты Франц Иосифович. В руках у него были глиняные чашки величиной с наперсток, — вы всегда говорите верно, Михаил Эрастович. Кофе. Его мало. Вы сварите еще?

— Ну конечно! — ответил его напарник нетерпеливо. — Неужели вы думаете, что я оставлю кого-то без угощения? Садитесь, молодые люди. Считайте, что вам повезло. Я варю отличный кофе. Вы такого нигде не найдете.

— Вы хвастаетесь. Это нехорошо.

— Я не хвастаюсь! Я говорю правду. Чашки нужно погреть. Только дикари наливают кофе в холодную глину. Кофе должен быть огненным, он должен возбуждать чувства и радовать сердце. Как ваше ожерелье, дорогая, — неожиданно закончил экспансивный Михаил Эрастович и поклонился Соне, которая чуть не упала, — мы благодарны Сергею Сергеевичу за то, что он порекомендовал вам обратиться к нам. Даже мы нечасто имеем дело с такими вещами. Верно я говорю, Франц Иосифович?

— Всегда. Всегда верно.

Настя взяла Кирилла за руку и стиснула ее изо всех сил.

— Но все разговоры — потом! — Он выхватил из песка турку и ловко налил по глотку в три крохотные чашки. — Пробуйте!

Настя осторожно пригубила, Кирилл хлебнул от души, а Соня даже не притронулась.

Ювелиры выжидательно смотрели на них.

— Потрясающе, — пробормотала Настя, и Кирилл чуть-чуть улыбнулся, — просто потрясающе. Это что-то необыкновенное.

— Необыкновенное, — подтвердил Кирилл, чувствуя себя Францем Иосифовичем, подтверждающим слова Михаила Эрастовича, — удивительное.

— То-то же, — самодовольно сказал Великий Кофейный Знаток и понюхал пар, поднимавшийся от опустевшей турки, — сейчас я приготовлю еще.

— Пейте, — дружелюбно сказал Франц Иосифович Соне, — это вкусно.

— Ожерелье, — пробормотала Соня и поставила свою чашку на край заваленного бумагами стола, — оно… настоящее?

— Что значит — настоящее? — удивился Михаил Эрастович. — Оно такое же настоящее, как мы с вами. А что такое?

— Оно… не поддельное?

Теперь уже переглянулись ювелиры, и Михаил Эрастович даже перестал заниматься своим необыкновенным кофе.

— Вы имеете в виду камни? — переспросил он. — Нет, не поддельные.

— Редкие, — вступил Франц Иосифович. — Чистота. Огранка. В центре три бриллианта по два карата. Остальные по одному. Сапфиры. Индия. Глубокий и ровный цвет.

— Старинная голландская работа, — подхватил Михаил Эрастович, — приблизительно середина прошлого века. Оправу кое-где следует почистить, а в целом состояние прекрасное. Верно я говорю, Франц Иосифович?

— Всегда. Работа по золоту отличная. Делал большой мастер. Со знанием и любовью. Да. Отличная работа.

Кирилл Костромин залпом допил свой кофе и посмотрел на обоих благодушных стариков. То ли адреналин, то ли необыкновенный кофе молотил в виски, раздувал очажок боли в затылке.

На Соню он старательно не смотрел.

— Правильно ли мы поняли, — начал он, — ожерелье старинное и очень ценное. В нем настоящие камни, сапфиры и бриллианты, редкой и красивой работы. — Ювелиры кивали. — Оно было сделано в Голландии в середине девятнадцатого века. Это музейная редкость?