Хроника гнусных времен

– Просто так испортиться она не могла, – сказал Кирилл твердо, – если это совпадение, то какое-то странное. Эти книги простояли сто лет, и никто их не трогал. Почему на сто первом году из них стали что-то выдирать? Книги интересуют только Сергея. Больше того, только Сергей что-то в них понимает. Значит, их мог вырвать или сам Сергей, или еще кто-то, кому он про них рассказывал. Кому и что он мог про них рассказывать? Кроме того, он был слишком натурально изумлен и рассержен, когда обнаружилось, что в книге не хватает страниц. Значит, этот кто-то вырвал их без его ведома. Четвертый момент. Света разговаривала по телефону и сказала, что не хочет больше никаких темных дел. Хватит с нее и одного.

– Светка?! – ахнула Настя.

– О чем могла идти речь? Я подумал было, что о работе, потому что ни на какие серьезные дела у вашей Светы духу не хватит, но потом оказалось, что она работает в архиве, а там вообще никаких дел нет, ни серьезных, ни несерьезных.

– Господи, Светка?! – повторила ошеломленная Настя.

– Момент пятый. Владик сохранил всех старых друзей, то бишь сынков некогда высокопоставленных папаш. Они все процветают, по крайней мере, по Светиным меркам. Если Владик околачивается возле них, значит, у него есть какие-то деньги, или он оказывает какие-то услуги. Если у него есть деньги, то откуда? Из газеты про рок-н-ролл? В таких местах платят от силы полторы сотни. Если услуги, то какого рода? Ты не знаешь, он водит машину?

– Нет, по-моему.

– Раз не водит, значит, использоваться в качестве шофера для поездок к любовницам не может.

– В качестве шофера? – переспросила Настя.

– Ну конечно, – сказал Кирилл спокойно. – Водитель – это почти член семьи. Он знает, во сколько шеф ушел, во сколько пришел, сколько выпил, куда ездил и сколько там пробыл. Иногда это удобно для шантажа. Когда есть жена, например.

– Черт тебя побери, Кирилл.

– Момент последний, самый сложный. А может, и самый простой. Соня. Ты не знаешь, в истории с уголовником бабушка была на ее стороне или на стороне семьи?

– Ну… конечно, она была в ужасе. Она что-то про честь фамилии твердила, про женскую гордость, про то, что бросаться на первого встречного – недостойно. Это был, наверное, единственный случай, когда она была солидарна с тетей Александрой.

– Тогда вот тебе и мотив, – сказал Кирилл и потушил в пепельнице сигарету. – Ты только пока не пугайся.

– Ка… какой мотив? – запнувшись, спросила Настя.

Ей вдруг стало страшно и стыдно: она лежит голая в пятьсот седьмом номере “Рэдиссона” и слушает рассуждения чужого мужика о том, что кто-то из ее семьи может быть замешан в убийстве. Она села, придерживая на груди одеяло, и решительно обмотала его вокруг себя.

– Ваша Соня человек волевой и страстный. Она спасла семью от голодной смерти. Она уговорила Владика не бегать за отцом. Она заставила его угомониться, когда дело дошло до милицейского отделения. Она все тащит на себе и носит платья образца семидесятых годов. Она ненавидит свою мать.

– Она ей жизнь посвятила, а ты говоришь – ненавидит!

– Посвятила потому, что так понимает свой долг. Если она поймет, что ее долг в чем-то другом, ее будет не остановить. Зачем она отдала бриллианты оценщику? Зачем ей деньги так срочно, ведь она столько лет без них живет? Откуда у нее на пижаме собачья шерсть?

– Господи, какая еще шерсть! – пробормотала Настя с ужасом.

– Обыкновенная. Собачья.

– Может, у них на лестничной клетке собака, и Соня с ней дружит.

– У тети Александры аллергия. Если бы она один раз в жизни увидела, что Соня “дружит” с собакой, от Сони бы мокрого места не осталось. И от собаки тоже. Нет. Вчера или сегодня Соня куда-то ходила, где была собака. Утром за завтраком она отряхивала штаны, значит, ходила или ночью, или до завтрака. Муся приехала в восемь, и дом был закрыт. Встала Нина Павловна, мимо которой даже блоха не проскачет незамеченной. Выходит, Соня вернулась раньше. Куда она ходила?

– И куда?

– Я не знаю. Думаю, что к соседям, если у них есть собака.

– Нет никаких соседей, и нет никакой собаки.

– Настя, есть.

– Нет.

– Ладно. Нет. – Он помолчал, прикуривая следующую сигарету. – И еще.

– Как – еще? – спросила она испуганно.

– Я хочу посмотреть газету, в которой был напечатан портрет уголовника, который за ней ухаживал.

– Зачем?!

– Потому что я уверен, что не было никакого портрета и никакого уголовника тоже.

Настя смотрела на него, и ее рука, придерживающая одеяло, вдруг разжалась. Одеяло упало, и она нетерпеливо отпихнула его ногой.

Зазвонил телефон. Одной рукой Кирилл взял трубку, а другой поднял с пола одеяло и сунул ей.

– Да.

– Господин Костромин, это Юлия из бизнесцентра.

Кирилл перехватил трубку и нажал на телефоне громкую связь.

– Я слушаю, – сказал он.

– Очень сожалею, но “Милицейской газеты” в Интернете нет. – Голос гулко отдавался во всем телефонном теле, Настя завороженно смотрела на него.

– Очень жаль. А подписку нашли?