Хроника грузинского путешествия, или История одного кутежа с картинками и рецептами

На третьей примерно песне певцы объединились с компанией Каландадзе-старшего. Ансамблю потребовался бас, и бас немедленно отыскался среди седовласых. А там и сам Каландадзе-старший начал петь вместе с хором и завел «Цинандали» в такие верхние ноты, на такие высоты, с которых профессиональным музыкантам совсем не легко было спускаться. Сын дирижировал, отец пел с хором, тамада – в коротких перерывах – говорил о детях и родителях. Время от времени кто-нибудь начинал читать стихи – Тициана Табидзе, к примеру:

Где виноградникам счет, не ответишь ли?
Кто насадил столько разом лозины?
Лучше безродным родиться, чем детищем
Этой вот родины неотразимой.
С ней мне и место, рабу, волочащему
Цепью на шее ее несказанность.
Здравствуй же, здравствуй, жизнь сладчайшая,
Твой я вовек и с тобой не расстанусь.

На столе постоянно появлялось что-то новое. И это новое, как правило, было какой-нибудь частью свиной туши. «Похоронами» свиньи или «поминками» по ней, как оказалось, в Кахетии называют бесконечный зимний пир, которым отмечают забой хряка. Рождественский пост закончился, есть можно все; вот все и едят – от копыт до ушей: потроха (из них готовят каурму с зернами граната), ноги (нечто вроде горячего холодца; типичная водочная закуска с чесноком), ребра и куски жирной мякоти (нанизав на шампуры, все это жарят на мангале).

В разгар веселья Леван, баритон из «Цинандали», собрав вокруг себя несколько кувшинов, лимонадных бутылок и добровольцев с тарелками в руках, начал исполнять перкуссионное соло. Вилки заменили Левану (представленному тамадой в качестве «участника первого ленинского субботника») барабанные палочки, набор посуды – ударную установку. Зазвучала музыка, под которую танцуется кинтаури, танец тбилисских кинто, торговцев овощами. Как оказалось, Леван весьма прозрачно намекнул, что музыканты знают, кто находится среди гостей. Из-за стола, поняв намек, встал мужчина, похожий на бухгалтера-пенсионера. С животиком, в усах; в отглаженных брюках, начищенных мягких туфлях и кожаной куртке. Кутилы мигом расчистили место, и «бухгалтер», моментально преобразившись, сделал ногами что-то такое, что невозможно описать. Не меняя положения корпуса в пространстве, танцор часто-часто стал, скользя на кожаных подошвах, переступать с ноги на ногу. Ноги корпулентного мужчины при этом превратились в крылья колибри, уследить за частотой их колебания было решительно невозможно.

Чудо длилось с минуту; обозначив танец, усач выпил поднесенный стакан вина и снова уселся за стол. И только тут Тарамуш объяснил, что мне посчастливилось увидеть великого Фридона Сулаберидзе, народного артиста Союза, героя, лауреата, любимца вождей, самого известного танцора Грузии последних пятидесяти лет, и произнес тост: «За батоно Фридона, за грузинский танец, единственный танец в мире, в котором мужчина не касается женщины», выпил и добавил тихонько в сторону: «А лучше бы касался».

Стук вилок о тарелки и графины все еще отзывался в ушах, ноги народного артиста – мелькали в глазах, вино шумело в голове. Я вышел на улицу, в туман, прореженный лучами прожекторов, освещающих колокольни древних соборов Сигнахи. Через окна, как в телевизоре, можно было наблюдать за застольем. Никто еще не собирался расходиться: кувшины наполнялись вином, на столе появлялись новые тарелки, хористы, объединившись с отцовскими друзьями, под руководством Каландадзе-старшего продолжали выводить верхние ноты. Тамада этому столу уже не был нужен, кутилы обходились без единоначалия; в каждой маленькой компании произносились свои тосты…

Когда я вернулся внутрь, кто-то громко читал только что сложенный стих:

Жареный шашлык,
Вареная курица,
Только испеченный хлеб,
Черешня, что родил сад.
Нашему сердцу
Нужен тот же ритм,
С которым давят виноград.

Понятно было, что, если я исчезну, никто не заметит моего отсутствия. И я исчез, спрятался под периной в комнате старого кахетинского дома.

Слеза фазана

Утром за завтраком я нашел только Диму Антадзе, Максима и братьев-художников. Все остальные – и Каландадзе-старший с компанией, и певцы, и Каландадзе-младший с Тарамушем – уехали еще ночью. Железные люди! Кутили до посинения, ели-пили, пили-пели, пели-танцевали, а потом в минуту снялись, расселись по машинам и разъехались по домам. Будто и не было ничего.