Хроника грузинского путешествия, или История одного кутежа с картинками и рецептами

В пересказе история звучит так себе, не слишком смешной, а вот за мингрельским столом все погибали от смеха. Наверное, виной всему артистизм Гоги Тотибадзе, рассказывал нехитрую историю он мастерски, в лицах, показывая даже собаку и строя страшные рожи.

Часам к двум ночи мы наконец закончили. Нет, не потому, что вино закончилось или кухня закрылась. Закончились силы. К тому же надо было рано вставать: утром нам предстояло лететь на вертолете.

Сверху видно все

К восьми утра члены экспедиции уже были вымыты, причесаны и собраны. Мезим и горсть активированного угля, принятые на ночь, сотворили чудо: все съеденные накануне разные вкусные блюда и разные вина (и чача) были, в соответствии с правилами бригады, переработаны. Не будем уточнять во что. Переработаны – и все тут, главное – никто не стонал, не держался за сердце, не требовал излечить его от мигрени, не жаловался на похмелье. Хинкали, понятно, были бы весьма к месту, а про дивный бараний бульон по рецепту старшего Тотибадзе даже не говорю, но и мацони, что дают на завтраке в Betsy’s, а также чая из моих собственных запасов (всегда вожу с собой мешок) вполне хватило, чтобы почувствовать себя готовыми к полету – и во сне, и наяву. Где-то за Мцхетой нас ждал вертолет.

По Тбилиси, мимо шедевра советской архитектуры, бывшего министерства автодорог (архитектор Георгий Чахава, по стечению обстоятельств бывший в то время и министром автомобильных дорог Грузии, построил модернистское здание в 1975 году), правым берегом Куры мы проехали на одну из этих автодорог, на Военно-Грузинскую, миновали Мцхету и стоящий над слиянием Арагви и Куры монастырь Джвари, свернули раз, другой, потерялись, нашлись, снова потерялись, а потом – вполне неожиданно – оказались на взлетной площадке у ждущего нас вертолета.

Зачем он нам был нужен, этот вертолет? Во-первых, чтобы поиздеваться над Константином Тотибадзе, который страшно боится полетов над землей. Кроме того, его в таких полетах мутит. Во-вторых, чтобы дать возможность братьям-художникам напитаться впечатлениями: Гоги надо было сверху присмотреть сюжеты для цикла «Аэрофотосъемка» (как я его называю), а Косте – просто пережить полет, тогда у него появились бы художественные переживания, которые непременно привели бы к появлению свежих мыслей и как следствие – свежих произведений. В-третьих, с воздуха отлично видна практически вся Грузия – и древняя ее столица Мцхета с главным грузинским храмом Светицховели, и место, «где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагви и Куры», и пресловутая Военно-Грузинская дорога, и Джвари, и даже Тбилиси, и такой «вид сверху» был нужен уже мне – для выстраивания в голове карты Грузии. В общем, как ни крути, а полетать было надо.

Мы подошли к вертолету: Костя с покорностью бычка, идущего на убой, забрался в салон первым, Максим, не вполне соображая, зачем ему это надо, – вторым, мы с Гоги замкнули процессию, у нас со старшим Тотибадзе были фотоаппараты, и нам нужны были места у иллюминаторов. Мы собирались не только наслаждаться видами, но и запечатлевать увиденное.

Вертолетчики, на радость Косте, пообещали турбулентность и сильный боковой ветер, однако разрешили не пристегиваться. Костя, понятно, пристегнулся, затянул ремни и приготовился к худшему.

Заработали двигатели, вертолет чуть приподнялся над землей и так повисел минутку, потом, будто кто-то перерубил якорные канаты, резко взлетел и помчался к Мцхете. Мы сделали круг над Джвари, осмотрели место слияния рек, покружили над Мцхетой – над храмами, над забитыми туристами улицами, над покрытыми новой красной черепицей крышами – и полетели вбок, за холмы, в долину Ксани, к имению князя Мухранского, где позже нас ждали на обед.

Еще над Мцхетой наш друг Константин Тотибадзе приобрел зеленоватый оттенок, теперь же, в ущелье, по которому течет Ксани, он почти перестал проявлять признаки жизни – сидел себе в уголке и тихо постанывал. Наверняка он проклинал нас. Красоты Грузии никак не привлекали художника в этот момент; подобно Мцыри он готовился умирать. Временами Костя приоткрывал один глаз, смотрел в небо и, обращаясь к кому-то там, в вышине, просил избавления. Слова М. Ю. Лермонтова «Сияньем голубого дня // Упьюся я в последний раз // Оттуда виден и Кавказ» как нельзя лучше подходили всему тому, что происходило и с ним, и с нами. Но нам с Гоги надо было снимать, к тому же от вертолетной площадки мы улетели довольно далеко, в общем, Косте надо было терпеть, степень его отчаяния не учитывалась нами, бросать все и лететь назад мы не собирались. Да, по отношению к другу и брату наше поведение не было идеальным, но ведь никто силком Тотибадзе-младшего в вертолет не затягивал, «не виноватые мы, он сам пошел».