Хроника лишних веков (рукопись)

Я повиновался. Аэций смотрел на меня с величественным недоверием. Вот каким я увидел его в эти мгновения в свете Гермесова факела: большая бледная голова, немного угловатая… круглые, серые глаза, слегка студенистые, как у всех властных стариков… да, он был почти старик, костистый и мощный, с гладкой и бескровной патрицианской кожей… В нём было много рыхлой, увядающей породы, широты лба, седой с перцем патрицианской курчавости… и очень гладкой, стеариновой выбритости пергаментных щёк.

— Каков? Что скажешь? — с гордостью, не понятой мною в тот миг, сказал Аттила.

— Это он? Тот самый гипербореец? Посланник богов? — В тоне Аэция было много разного: скепсис, некий намёк на неуместность экспоната… наконец, почтение к его владельцу. — Мне рассказывали.

— Слышишь, гипербореец? — подмигнул мне Аттила. — Молва идёт. Пользуйся… Брат мой Аэций, согласись, в этом есть доля правды.

— Да… Он не похож ни на кого, — согласно, но без любопытства кивнул Аэций.

— Он верно предсказал место и час нашей встречи. Ещё два года назад.

Аэций чуть нахмурил брови и перевёл взгляд с меня на Аттилу.

— И к тому же он испепелил в одно мгновение двух моих воинов, — с той необыкновенной гордостью добавил мне веса Аттила. — От них ничего не осталось. Кроме зубов. Проверь, брат мой. Подобного фокуса ты ещё не видел. Ручаюсь.

Аэций глянул на своего телохранителя, и у меня хлюпнуло в коленках.

— Осмелюсь… — просипел я. — Этого не стоит делать здесь, сейчас. Может загореться шатёр.

— И это верно, — на моё счастье, сразу согласился Аттила. — От него и такое случалось.

— У меня слишком мало своих людей в этом захолустье, — усмехнувшись, сказал Аэций. — Брат мой, скажи по-братски, к чему он здесь? Темноты осталось ненадолго, и у нас есть о чем поговорить.

— Брат мой Аэций, неужели ты не прозрел, зачем он послан к нам, ко мне и к тебе? — удивился Аттила.

Полагаю, у меня с Аэцием возникло одинаковое выражение на лицах.

Аэций помолчал и неторопливым тяжелым жестом пригласил рассаживаться. Я, наконец, догадался, кто гость в этом шатре, а кто хозяин. Мы опустились на тюфяки. Между нами возник кувшин подогретого, с парком, вина, сладости, похожие на рахат-лукум… Аэций протянул большую руку и разлил сам — Аттиле, себе и напоследок гиперборейцу.

— Брат мой Аэций, — глубоко и довольно вздохнул Аттила. — Твоим коням и тебе — сила!

Аэций отхлебнул первым.

— Лёгкое вино, — оценил Аттила и спросил: — Чьё?

— Моё. С моих галльских виноградников, — ответил Аэций.

— Эта земля нашей встречи ещё не твоя? — поинтересовался Аттила.

— Вожак готов, Теодорих, запросил дорого.

— О нём речь впереди…

Аэций не стал кивать — опустил на миг веки.

— Брат Аттила, у тебя появилась цель удивить меня? — без недоумения, вкрадчиво вопросил он.

— Какие у нас цели?! — словно бы изумился царь гуннов. — Цели над нами, а здесь, внизу, — только средства к их достижению. Это твои слова… Ты говорил их пятнадцать лет назад, в Бургундии. Так умно говорят только римляне. А эллины — еще умнее… Я помню. А ты, брат?

На этот раз Аэций кивнул.

— Вот кто, — левой кистью Аттила указал на меня, — подтвердит твои слова… Ведь тебе о нём доносили. Ты хотел узнать о нём больше. Ты посылал людей — узнать больше. Я не ошибаюсь.

— Да, бывают слухи, отгоняющие скуку, — признался римлянин.

— Он сказал мне день смерти. Сказал точно, как мог подумать только я сам. Мои колдуны врут мне, я их по шерсти глажу… Вот этот чужак скажет тебе, как мне… Ты поймёшь, брат мой Аэций, что мы остались вдвоём. Одни… и последний раз поднять седло… вот зачем он нам. Правда в моих словах, гипербореец?

Он сделал ударение на слове «моих».

— Вижу, что истинным прорицателем снова быть не мне, — решил я на всякий случай смягчить обстоятельства.

— Не ползай, как муха в меду, — рыкнул Аттила. — Твоё слово. Скажи.

— Правда будет нелегка, базилевс… — предупредил я.

— Не для меня теперь. — Аттила торжествующе улыбнулся римлянину.

— Скажи, посланник богов, скажи, — кивнул Аэций.

«Доставь удовольствие своему свирепому господину», — услышал я в словах Аэция.

— Мне уже за пятьдесят, — вздохнув, добавил Аэций для смелости — то ли для своей, то ли для моей. — Мне довольно. Если ты подаришь мне ещё пару дней, буду рад.

Аттила коротко и очень сухо, с треском, рассмеялся:

— Мы тут все трое — лучшие в мире прорицатели… Может быть, в тебе, Николаос, скрывается от гнева богов сам властитель гиперборейцев?

Искушение нарастало с каждым мгновением, с каждым ударом сердца.

— Эта загадка давно мучает меня, — ответил я. — Кто же от кого прячется…

Аттила рассмеялся так же. С треском раскалённой головешки.

— Мой брат Аэций ждёт твоего подарка.

— У игемона Аэция, — услышал я свой, глухой провидческий глас со стороны, изрекавший на эллинском, — на год больше, чем у тебя, базилевс.

Лицо Аттилы окаменело, у Аэция же — засветилось каким-то бледным и хладным огнём.

— Хорошо сказал, гипербореец, — с бесчувственной медлительностью проговорила голова Аттилы и повернулась на неподвижном теле к Аэцию. — У тебя впереди долгая жизнь, брат мой…

— Сегодня не время для мелких огорчений, — усмехнулся Аэций.