Хроника любви и смерти

Вашему превосходительству известно, что

<...> столичные газеты изобилуют статьями,

которые не могут соответствовать интересам

и видам правительства, но что при ныне

существующем законодательстве по делам

печати правительство не вооружено теми

способами действия, которые могли бы

если не устранить, то, по крайней мере,

уменьшить это неудобство. С этой целью

предположен переход от смешанной системы

административных и судебных взысканий

к системе более строгих, но исключительно

судебных карательных мер...

Валуев — Н.С. Абазе,

главноуправляющему по делам печати

   — «Народная воля»? — Константин Николаевич пожал плечами. — Название-то многообещающее. Да только народная ли? Стало быть, народ желает смуты, кровопролития, братоубийства? Только ради чего? Кучка самозванцев, прикрывающихся именем народа, но никак его не представляющая, желает занять престол. И управлять по своему разумению. Да хватит ли у этих самозванцев разумения? Разрушить всё — да, пожалуй. Где они возьмут государственный аппарат — всех этих чиновников. Я так понимаю, что они убьют либо прогонят всех представителей нынешней власти, ибо она им поперёк горла. Что вы, любезный Михаил Евграфович, думаете об этом?

   — То же, что и вы, Ваше высочество. Это именно самозванная публика, не нашедшая себе места в сей жизни — неудачники, недоучившиеся студенты, субъекты с претензиями на ум и бессмертие, наконец, вампиры, жаждущие человеческой крови. Так же мыслит и Фёдор Михайлович Достоевский, сколько я знаю.

   — Каково его здоровье? Слышал я, что он недомогает.

   — Увы, жизнь и её страсти изрядно разрушили Фёдора Михайловича. Перемогается. Нынешняя супруга его Анна Григорьевна самоотверженно ухаживает за ним. Да ведь эскулапы-то наши не знают, а гадают.

   — Они и в Европе таковы.

   — Врачебная наука плетётся в хвосте; какой была во времена греков да римлян, такою и осталась. Вы его роман «Бесы» не изволили читать?

   — Руки не дошли.

   — Он подпольных сих ниспровергателей в нём вывел с проницанием истинного сердцеведа. Да это и всем нам открыто. Я, как вам известно, российские язвы врачую словом, тож весьма язвительным, а господа цензоры находят его даже ядовитым и ложатся поперёк. Социалисты, о коих мы с вами речь ведём, тоже восстают противу российской действительности. Но ведь как восставать. Ежели чрез убийства и шельмования, то и против. Таковое лекарство не лечит, а калечит. Калечит общество, калечит народ. Россия больна, верно. Лечить её придётся долго, главное, терпеливо, ненасильственно.

   — Совершенно с вами согласен, почтеннейший Михаил Евграфович, но как убедить в этом подпольных ниспровергателей. Если, например, государь, брат мой, согласится на конституцию, к чему он последнее время склоняется, то наступит ли замирение?

Салтыков усмехнулся в бороду, глаза его сощурились, словно он пытался разглядеть действие конституции и отношение общества.

   — Полагаю, что нет, Константин Николаевич. Эта публика, о коей мы ведём речь, в представительном правлении представлена не будет, что вполне естественно. Ибо господа эти пребывают в подполье, в полном сокрытии и они никому не ведомы, кроме дюжины-другой своих единомышленников. Они ведь никого по существу не представляют, а хотят перекроить Россию на свой лад. С ними, полагаю, бесполезно вести разговор. У них свой устав и свои утопические представления о власти. Будь я на месте государя, я бы отдал им во владение губернию и сказал: вот вам, господа, возможность показать, как вы управляете. Оставить их там голенькими: без губернского правления, земства, дворянского собрания, полиции, жандармов — пускай устраивают всё по-своему. Вот и поглядим, каков будет результат. Уверяю вас — я ведь служил чиновником по особым поручениям в Вятке и вице-губернатором в Рязани, — они непременно провалятся в тартарары. Сказано: не хвались едучи на рать, а хвались едучи, как известно, с рати. Довелось мне повидать многих говорунов да прожектёров, они все скроены на один манер. Наобещают с три короба, а как дойдёт до дела — непременно в кусты, да и сидят там, спустивши штаны.

Михаил Евграфович Салтыков, писавший под псевдонимом Н. Щедрин, редкий, если не сказать, редчайший гость в Мраморном дворце у великого князя Константина Николаевича. Брату царя стоило больших усилий залучить его, принимал словно персону высочайшего ранга, ибо весьма почитал талант великого сатирика, каковым уже тогда слыл Салтыков.