Хроника любви и смерти

   — Катенька, да что с тобой сегодня? — Он погладил её но голове как маленькую. — Ангел мой, любовь моя... Ты как пружина — четырнадцать лет сжатой жила, а освободилась — всё крушишь вокруг. Ну, успокойся, прошу тебя. Ну... Ну, всё. Всё. Мы сделаем всё, как ты хочешь...

7 июля 1880 года. Дача Кати.

У зеркала в Катиной спальне сидела Варя и примеряла её драгоценности. Заслышав шум подъехавшей кареты, а потом и шаги, поспешила положить их на место. Вошла Катя.

   — А, ты... Доброе утро. Давно ждёшь?

   — Не очень. Ну как первая брачная ночь?

   — Ах, оставь, что за неуместные шутки.

   — Смотри-ка какие строгости. Что значит — законная.

   — Варя, прошу тебя, перестань.

   — Может, прикажешь теперь тебя на «вы» называть и вообще — Ваша светлость?

   — Да что ты сегодня, право же.

   — Я? Я что? У меня ничего не изменилось. Это ты... Вчера утром ещё княжна-любовница, а сегодня утром — княгиня-жена.

   — Да только ничего не изменилось. Как тайком ездил сюда, так и ездит. Как была врагом им всем, так и осталась, даже больше стала. Как презирали они меня все, так и будут, разве что не так открыто.

   — Но это пока Государь не объявит. А коль объявит, так изволь и знаки уважения выказывать, и принимать, как положено. А уж когда он тебе корону на голову наденет...

   — Да что ты, это вовсе невозможно. По закону нельзя.

   — Да? А Екатерину Первую Пётр короновал? И даже при живой жене. А тут он и вовсе свободен.

   — Тогда не было таких строгих законов на этот счёт.

   — Да что Государю закон. Взял да новый принял — вот и Ваше императорское величество Екатерина Третья...

   — Нет, Варя, это всё теперь химерические мечты. Тут совсем другой поворот намечается. Саша хочет вовсе отречься от престола и чтоб мы уехали отсюда.

   — Как отречься? Зачем?

   — Не хочет больше государственными обязанностями отвлекать себя от личных. Хочет посвятить себя целиком мне и детям. И в климате этом гадком жить больше не хочет — в тепле где-нибудь. В Каире или Ницце.

   — Что за вздор ты говоришь, милая.

   — Да это не я говорю.

   — Ну повторяешь. Зачем даёшь даже мысли его развиваться в этом направлении. Он столько лет держал тебя в унизительном положении, что теперь, когда...

   — Но он же женился, как обещал, что ты, право.

   — Да разве этого достаточно, чтобы изгладить обиды всех этих лет? Я не понимаю тебя. Он просто обязан сделать следующий шаг. Только тогда он долг свой вполне исполнит. Вот тогда уж, коли захотите частной жизни — пожалуйста. Тогда уж пожизненно — Ваше императорское величество, что здесь, что в Каире твоём.

   — Да разве ты не видишь, что за обстановка тут, какая опасность ему, а теперь ещё и детям. Уж действительно по поговорке: не до жиру, быть бы живу.

   — Но это смешно, это нелепо: из-за кучки преступников менять свою судьбу. Да неужели нельзя справиться с ними?

   — Да вот ведь — не справились пока.

   — Не хотели как следует, вот и не справлялись. Все парализованы были от страха. А ты — захоти. Ты — захоти. Ты теперь... И имеешь право думать о защите своего мужа. Заставь Лорис-Меликова принять более энергические меры. Они хоть и затихли последнее время, но кто их знает, что они готовят. Поговори с ним.

   — Так Лорис пока и не знает ни о чём.

   — Ну так пусть Александр Николаевич скажет ему.

16 июля 1880 года. Царское Село.

Александр и Лорис-Меликов гуляли вокруг дворца.

   — Я позвал тебя, Михаил Тариелович, чтобы поговорить об одном важном деле.

   — Я весь внимание, Государь.

   — Но прежде я хочу попросить тебя пообещать, что то, о чём я скажу тебе, ты будешь хранить как важную государственную тайну.

   — Ваше величество, могли бы и не предупреждать меня об этом. Всё, что Ваше величество соблаговолит сообщить мне, умрёт вместе со мной.

   — Бог с тобой, Михаил Тариелович, что за резон поминать её всуе. Я верю тебе. И всё же прошу: поклянись мне в этом.

Лорис-Меликов остановился, прижал руку к груди.

   — Я клянусь соблюдать в великой тайне всё, что Ваше императорское величество соблаговолит мне сообщить.

   — Ну и хорошо, спасибо тебе. Так вот это дело. Я шестого вступил во второй брак.

Лорис-Меликов остановился поражённый. Александр взял его под руку и повёл дальше.

   — Ты, может, слышал молву о том, что я был связан с княжной Долгоруковой. Слышал ведь?

   — Нет, Ваше величество, — не сразу ответил Лорис-Меликов.

   — Ну слышал, слышал, не лукавь, кто ж об этом не слышал и не говорил. А коль не слышал, так, значит, я зря передал тебе в управление Третье отделение. Что ж ты за шеф жандармов, коль не знаешь, что у тебя под носом происходит. Ну да ладно. Так вот, это и в самом деле было так, и долгие годы, теперь могу сказать тебе — четырнадцать лет. Я любил эту женщину, и она меня любила и посвятила мне всю жизнь. И когда не стало Марии Александровны, я просто обязан был выполнить свой долг перед ней, да и перед Богом. В иных обстоятельствах я, быть может, и не поспешил бы с этим так, да ты ведь лучше других знаешь, как охотятся за мной, и я просто не знаю, сколько у меня времени в запасе, есть ли у меня год...

   — Ваше величество...